– Нет, это не ящик, – Марк как будто не услышал разговоров взрослых, – это шкаф. А там девочка.
– Девочка? – Тея испуганно посмотрела на сына.
– Ну знаешь… – Марк попытался подобрать слова, – маленькая. Как будто еще не родилась, у мамы в животе, и как будто уже большая. Красивая. На куклу похожа. С волосами кудрявыми.
– Дай-ка я посмотрю на девочку твою, – Холод взял фотографию, – блин, и правда похоже. И машина, и кекс какой-то валяется, и девочка, – а что это за глаза тогда в окнах? – Холод протянул картинку Марку.
– Это люди, которых уже нет. Мужчина и женщина. Он их убил. А девочку нет, – констатировал Марк.
– Кто убил? – Доцент посмотрел на Марка.
– Художник, – Марк пожал плечами, – кто же еще? Это не дождь. Это слезы. Художника и того человека, которому больно на картине. Ладно, пойду я в приставку поиграю, – Марк положил фотографию на стол и весело поскакал по дорожке к дому.
– Холод, – Доцент посмотрел на него, – Тея… Может это…
– Только не говори, что Марку надо посмотреть на эту девочку! – Тея гневно посмотрела на Доцента, – он еще сам ребенок! Обычный ребенок.
– Индиго, – Наум взял помидор и куснул его белоснежными зубами, как яблоко, – твой сын – индиго. Смирись, сестра. А ты, брат, крепись, – он похлопал по спине застывшего Холода, которого принесший дубину Снежок во всю трепал за штанину.
1 глава - 3
Западная Украина. Белая Церковь. Май 2016 года.
– Вы часто думаете, что художники рисуют для вас, – он усмехнулся, – вы вообще странные люди. Почему вы решили, что мир крутится вокруг вашего бессмысленного раздутого Я, – он посмотрел на двух молодых парней, висящих вниз головой на ржавом турнике в старой школе, – настоящий художник пишет то, что у него внутри. Он как будто обнажается и снимает с себя кожу, – он сел на старую табуретку и посмотрел на напуганных людей, которые мычали заклеенным скотчем ртом, – а вы, – он махнул рукой, – вы разучились понимать прекрасное. Вам уже мало натюрмортов, портретов, пейзажей. Вам нужна бессмысленность, которую вы называете словом авангард, значение которого вы не очень понимаете. А знаете… – он криво усмехнулся, – где-то я вас понимаю. Больше вас не интересует реальность. Вы сами бессмысленные. Поэтому вас окружает полная бессмыслица. Так что приходится работать с тем, что есть, – он открыл мольбертный ящик и стал перебирать тюбики с красками и кисточки, – интересно, что же вы мне напоминаете? Наверное, два растения. Два ненужных сорняка. Но мне кажется, ваши родители думали иначе. Они думали, что растят что-то благородное, например, бутоны роз. Розы в дерьме, – он улыбнулся, – наверное, так я и назову эту картину. И не надо лирики! Розы, выращенные в дерьме – дерьмовые розы. По-другому быть не может. Они впитали дерьмо и вместо прекрасных ароматов источают запах дерьма. Они красивы только внешне. Внутри них полное дерьмо. А значит одна роза у нас будет коричневой, а во вторую мы добавим побольше охры, – он открыл тюбик и, поморщившись, выдавил из него бледно-желтую краску, – значит решено. Вы будете розами… А где же эти розы у нас будут расти? – он поднял глаза на потрескавшийся потолок, на котором одиноко висела лампочка без абажура на проводе, – наверное, на снегу. На таком же белом и бессмысленном… очень похожем на героин, который вы продавали. Но удобрением у вас будет не дерьмо, а кровь тех людей, которых вы убили этим снегом. Грязная кровь. И поливать вас будут этой кровью, – он взял тюбик с ярко красной краской, – но, к сожалению, эту кровь одной краской не напишешь. Я всегда задумывался, почему для таких, как вы, что кровь, что краска – это одно и то же. И вы знаете, – он усмехнулся, – я понял! От безразличия. Вы не можете отличить краску от крови, потому что вам все равно. Вы не научились чувствовать чужую боль. Ведь вы не знаете главного правила – прежде, чем научиться состраданию к другим, надо вдоволь нажраться своей болью. Вот так вот. Значит, приступим, – он взял кисточку и попробовал беличий мех на ее конце, как будто это было лезвие ножа, – Турок! – крикнул он.
В спортзале появился невысокий смуглый крепыш. Мастер посмотрел на него и кивнул в сторону висящих на турнике ребят. Тот спокойно подошел к ним, подставил под каждого из них по старому ржавому тазу и, насвистывая какую-то веселую мелодию, вытащил из ножен, висящих на боку, огромный нож.