* * *
Холод посмотрел на Владлена и навел на него ствол. Распластанный на земле Владлен уткнулся в траву. Холод перевернул его лицом вверх и еще раз направил оружие... «Где-то это уже было», - промелькнуло в мозгу. Человек с закрытыми глазами, раненый, только тогда был снег. Сухой выстрел... Вначале в сердце, а потом в голову - Сивый. Раз. Потом он, валяющийся на заднем сиденье «Мерседеса». Он не помнил этого, но чувствовал. Он чувствовал, как Владя вытаскивает его из салона, бросает на обочину и несколько раз стреляет в грудь. Он не помнил пуль. Он их чувствовал. И вот сейчас он лежит перед его ногами. Указательный палец Холода, побелев, сжал курок. Сейчас пуля ударит в его голову, раскроит череп и расшвыряет мозги по еловому ковру, и где-то спешащие сзади мусора, которых мог сюда привести только Кольцов, через час найдут труп и пойдут дальше. Уже за ним. А тело Влади так и останется лежать на земле, никому уже не нужное. Мертвое и ненужное... Он побежит вперед, добежит до шайтан-камня и, возможно, увидит Город Солнца, увидит и повернется лицом к Кольцову, который на этот раз точно вернет ему все его пули. А Владя так и останется лежать на земле...
Холод опустил пистолет, и поднял на редкость нетяжелого Владю, потащив его в темень, хлещущую по щекам ветками. До шайтан-камня оставалась ночь, которую подгоняли идущие следом за ним менты.
* * *
- Ну чё, очухался? - лицо Холода нависло над Владей в начинающей разгораться предрассветной дымке,- заебался я тебя тащить, амиго. Легкий вроде, но неудобный.
- Менты, - простонал Владя.
- Бегут. Быстрее нас. Нас же теперь двое. И один калека. Дырка в боку навылет. Я ее майкой заткнул. А в плечо дробью саданули. Слышь, Владя, они тебя с селезнем не попутали?
- Ты чё это со мной, - тяжело вздохнул Владя, - возишься?
- А хрен меня знает... Прикипел, наверное, к твоей мести. Хотел шлепнуть, базара нет. А потом патронов пожалел. Вдруг ментов шмалять еще. На тебя растрачусь... Ладно, давай, на плечо облокачивайся, пойдем. Тут уже недалеко.
- Куда?
- А я хрен знает. Там камень какой-то. Видишь, как меня повело. Плутанул. Не думал, что с таким рюкзаком как ты пойду, - он посмотрел на Владю.
- И я не думал...
- Вот и не думай ни хуя, проживешь дольше.
Через полчаса они вышли к огромному серому камню, очень похожему на однорогого японского черта из сказок. Из-под камня било два ключа. Один холодный, а другой с привкусом то ли боржоми, то ли нарзана. Прижавшись к странному теплому для такого времени года валуну, они пожрали. Владлен в очередной раз удивленно посмотрел на Холода:
- Зачем ты вернулся?
- Терминатор потому что, или мудак.
- А где ты был?
- В Японии. Дернул черт - хочу посмотреть, как цветет сакура. Ждал там весны, представлял. Дождался. Буйно распустившиеся недолговечные бело-розовые цветы, как будто за минуту на землю попадали. У них это «хануми» называется, на сакуру любоваться. Ну их, короче, сразу и смели. И нет никаких следов. По-ихнему только красота в моей памяти должна остаться. И знаешь, я себя спрашиваю - так для чего же они каждую весну на эту сакуру таращатся? Разве одного раза не достаточно? Может у них с памятью туго? Ведь Джапан все время «до», в пути по-нашему. «Дзё до», «Тя до», «Кен-до», «БушиДО». Идет эта Япония мимо тебя и повторяет: «Никто не узнает, что случилось в пути». Значит ни хуя не важно, зачем и как ты идешь. И по хую куда. Главное идти. Если остановился - всё, не японец. Чужой. У них чужой в последнюю очередь везде проходит. Его толкают локтем под дых, наступают на пятку, захлопывают перед носом дверь. Там у них в храме Тосёгу, возле Токио, есть три обычных мартышки, вырезанных на стене - рот лапами закрывают, глаза и уши. По-японски это значит «не говорить, не слышать, не видеть плохого», обычай такой у них, а чужой в Японии - плохо. Чужой - они говорят с тобой молча, слушают не понимая, и смотрят не замечая. Тебя для них просто нет. А сами хотят быть похожими на нас, не косых - волосы красят, шмотки наши носят, хавку нашу жрут, песняки наши поют и книжки наши читают. Подрасти хотят и смотреть большими выразительными глазами на свой раскосый мир. Сами хотят быть не японцами, но нам японцами стать не дадут никогда. Я у соседа своего спросил: «Что японцем-то значит быть вообще?», а он, прикинь, ничего не ответил, а только башкой седой качает. Он об этом даже никогда не думал, просто был японцем с самого рождения.