И тут все затихло. Уже раздраженный голос Кольцова продолжал вещать в лесном эфире:
- Ну всё, Холод, я начинаю считать: раз! два!...
Но вдруг в непроходимом лесном заборе как будто распахнулись две калитки: первая сзади Кольцова, из которой вышел целый отряд староверов с оружием, направленным на СОБРовцев. Из второй калитки, открывшейся без скрипа, словно тени из прошлого вышли... Да, тот самый Крокодил Гена с белой собакой, стоящей возле его ног. Следом за ним, сдвинув все ту же неизменную кепочку на глаза, с тем же дьявольским хитрым прищуром стоял Киса, но уже живой. И многовековым дубом над всеми над ними возвышался Монгол с перевязанной рукой, окруженный крепкими ребятами с автоматами:
- Четыре, начальник.
На Кольцова и его людей по знаку Монгола и почему-то живые братки, и староверы направили оружие. Холод смотрел на все это широко открытыми, непонимающими глазами. Владлен так же, но еще и раскрыв рот.
- Давай без крови, начальник, - Монгол вплотную приблизился к Кольцову, - ее и так много пролили. И вашей, и нашей. Мы сейчас уйдем. Заберем их и уйдем. И ты не пойдешь за нами. Тебе туда не надо. Незачем.
Кольцов нервно задергался:
- Ну как же... ну это... тебя же... они...
- Вот пойдешь, и голова от вопросов сломается.
СОБРовцы Кольцова нервно ощетинились автоматами.
- Да не глупите вы, - вышел вперед дядя Гена, жестом остановив пошедшую за ним собаку, - вас вон всего сколько, а нас... Эта тайга. Здесь даже медведь - не прокурор. Здесь свои законы. Другие не действуют. Не уйдете вы отсюда. И помощи не дождетесь. Для всех вас от этого камня дорога в никуда начинается, а эти, боговерцы, - он кивнул в сторону староверов, - вас не выпустят. Это их дом. А вы с оружием в него пришли. Они таких гостей люто не любят.
Монгол еще ближе подошел к Кольцову:
- Давай, вот так, прямо здесь всё и закончится. С этого места и ты о нас забудешь, и мы о тебе. И я тебе свое слово даю - не вспомнишь никогда. Бородатые тебя выведут, а начальству набрешешь чего-нибудь. Давай так. Тебе решать.
Кольцов присел на корточки и закурил:
- Значит так... Собаку слышал, а не видел... А как же легенда?
- А легенда для тех, кто верит, - сказал молчавший до этого Киса, - когда не верят - они быстро забываются. А посмотреть...
Монгол подошел и приподнял здоровой рукой оцепеневшего впервые в своей жизни Холода:
- Вот он, гляди, если надо так.
Кольцов и Холод встретились взглядами... И не увидел Кольцов там никакого ни льда, ни стали, ни ярости... Обычные глаза, в которых не было вообще ничего... Он затянулся:
- Ну а если...
- Знаешь, сколько здесь таких «если» полегло? - Монгол положил руку на плечо Холоду, - не послушавшись. Я ж не за себя боюсь, а за тебя. Ты вон в байку про собаку поверил, а дальше? Дальше только страшнее, начальник. В этом лесу для одних все начинается, а для других все заканчивается. И очень не хочется, чтобы ты вторым был. Так что давай. Нам туда - тебе туда.
Кольцов посмотрел на обескураженных СОБРовцев и кивнул головой:
- Ладно. Может пусть так оно и лучше будет. Легенд нет, когда в них не верят. Давай, Монгол. Все у вас, воров... - и, махнув рукой, повернулся к староверам, - выводите, давайте, - а СОБРовцам бросил, - за мной давайте. Забывать учиться будем.
Через минуту поляна опустела. Шайтан-камень лишился своего единственного рога, но у его основания по-прежнему текли две тонких прозрачных струйки, которые старые люди назвали одну – живой, а другую – мертвой водой. Мертвой, для того, чтобы забыть, а живой – чтобы помнить. А по-другому и не бывает. Ведь камни тоже когда-то были людьми, и их каменное молчание не значит того, что они не умеют слушать…
7 глава, заключительная
Время спешило не так быстро, наверное, потому, что быстрые люди кончились. В Городе Солнца вообще не было суеты. Окруженный со всех сторон непролазной тайгой, он как будто бы врос в землю, сроднившись с ней. Никто уже не вспомнит, когда сюда пришли первые люди. От чего они бежали? От чего скрывались? Никто не задавал этих ненужных вопросов. Но если ты нашел его - ты заслужил право остаться здесь. Нечто мистическое оберегало его от посторонних глаз, а угрюмые бородачи черти знает сколько лет стерегли вход в него. Многие находили шайтан-камень - авантюристы, какие-то этнографы... Но они упирались в стену тайги и возвращались назад, плюнув на однажды рассказавшего им эту легенду. А город тем временем жил. Сверху его нельзя было увидеть, потому, что дома уютно расположились, спрятавшись между высоких сосен. Да и что сверху? Одно сплошное зеленое море тайги. Живущие там, тщательно охраняли свои тайны, доверив их небольшую часть неподкупным сторожам. Здесь без машин, квартир, денег люди жили счастливо. Прознавшие о самоселах местные начальники, попробовали как-то решить проблему. Никто, наверное, до сих пор и не скажет, сколько им дали, что пообещали и чем напугали, но поселенцев оставили в покое, обозвав это всё заповедной зоной. Монгол нашел этот город в пыльные восьмидесятые, но, стоя перед шайтан-камнем, так и не сумел сделать шаг. Тогда ему еще было, что терять. Тогда он был еще молод, дерзок... Он развернулся и пошел назад к тем, кого он еще считал людьми. Когда закончились восьмидесятые, а вместе с ними еще оставшиеся в живых воровские люди, Монгол лицом к лицу столкнулся с суровыми девяностыми. Часть из них он отсидел, а остальные пробегал от пуль киллеров, пока не придумал для себя сказку, что в Забайкалье спокойнее. От этого «спокойнее» волосы на его седой голове до сих пор вставали дыбом. И тогда он снова подумал о Городе. Подумать ему помог дядя Гена, рассказавший историю лихого пацаненка, которого он отправил в Японию. Узнав в нем сына, Монгол придумал туристов, которые три месяца колесили по Стране Восходящего Солнца, разыскивая человека с другими документами, только по словесному портрету, нарисованному словоохотливым Геной. Монгол уже думал, что они не встретятся никогда, но Холод нашелся. Он хотел ему сразу рассказать про этот город и уйти туда к гребанной матери, наплевав на все эти короны, оставаясь должником своего сына. Но быстрая жизнь сыграла по-быстрому. Она вмазала Монгола очередью Кузбаса в пол и он, никогда не веривший ни в бронежилеты, ни в распятия, поверил в чудо. Хирург вытащил его прямо с того света, заштопал и передал на руки Кисе и Гене, давним дружбанам Монгола. С Генкой он учился в школе, а с Кисой они вместе воровали, пока последний, не почувствовав отстрела старых воров, за несколько штук зеленых не «умер» и тут же «родился», перестав быть Кисой и превратившись в оператора котельной где-то в Забайкалье. По первому звонку сюда же приехал Гена, и, покурив возле шайтан-камня, они решили больше не испытывать свою судьбу. Монгол верил, что Холод придет. Не думая. Просто верил. И он пришел. Не один, а с грузом своей прошлой жизни, который нельзя было выкинуть, потому что себя из своей памяти мы выкидывать еще не научились. Монгол посмотрел в окошко, где яркими красками расплескалось таежное лето.