Прошел почти год, и Владлен спокойно, ни о чем не думая, рубил возле дома дрова, покряхтывая и размахивая колуном. Гена возился где-то с очень странной в этом месте малышней, уча их бороться и ругаясь за то, что они валяются в мокрой траве. Киса с утра, прихватив удочки и обозначив себя заслуженным пенсионером, свалил порыбачить, наобещав жирных карасей, которых, точно зная любящего приврать Кису, от него ждать не стоит... А Холод косил... Нет, не очередями, а обычной деревенской косой, сено для рыжей с пятнами коровы. Монгол зачерпнул из ведра кружку ледяной воды. Она свела зубы, и он вышел покурить на крыльцо. Владя, нарубивший дров, складывал их в поленницу, отгоняя от себя взлохмаченными кудрями кружащую мошкару. Детишки дяди Гены все вместе боролись с ним и его собакой. Снежок скакал возле них, но никого кусать не собирался, а только подталкивал босоногую детвору своей тупой мордой. И весь этот веселый разношерстный клубок вместе с дядей Геной катался по мокрой высокой траве. Холод поставил косу к стенке, повел загорелыми плечами, и, облокотившись на перила крыльца, сел на ступеньку ниже Монгола, тоже закурив.
- Ништяк здесь, - вытатуированная собака на спине Холода, казалось, высунула от счастья язык, - жили вон в этом всем гоневе и то, что просто - не замечали.
- Чё, лучше, чем в Японии? - улыбнулся Монгол.
- А нет никакой Японии. Мы сами себе ее придумали. Есть острова с домами и людьми. Сакура есть, Фудзияма. А такой Японии, как я хотел - нет. Суши одни, Монгол, которые туристам вроде нас на уши вешают.
- Ну вот, и улеглось всё.
- Успокоилось, - Холод затянулся сигаретой, - ну и люди здесь... Прохор вон вчера мне про революцию рассказывал и Леньку Пантелеева, божится, что знал. Сколько ж ему тогда должно быть-то?