Полуоткрытая дверь деканата, заходящее солнце, бьющее в окна и Стелла, замершая у окна.
— Явился? — Полуязвительно, полуотрешенно, не глядя в мою сторону, спросила она. — Где блукалось?
Я стянул с ее стола пачку сигарет, достал оттуда одну штуку и рухнул в кресло, напротив ее места.
— В чем дело, Сайд? — Стелла развернулась.
Неторопливо сунул сигарету в рот и щелкнул зажигалкой. Первая затяжка и долгий, как ожидание смерти, выдох.
— Что случилось? — Стелла перешла на крик, подстегивая меня. Впервые, за все время нашего с ней знакомства.
— Нельзя туда идти. — Поделился я своим видением ситуации и потушил сигарету в пепельнице.
Все самое приятное, связанное с курением, превратилось в отвратительный, едко-вонючий дым. Сейчас он рассеется, но оставит свой запах на одежде, волосах, стенах и даже на тетрадях, что сейчас лежат открытыми, для проверки.
— Ты что-то видел? Что именно, Сайд? — Стелла села на свое место и приготовилась слушать.
— Это — ад. Маленький, локальненький, адик, персонально для тех, кто туда полезет. И я не вытащу из него четверых. И сам — не вылезу. Может не хватить ни сил, ни везучести, ни опыта. Мертвый город, мертвое место, мертвое дело.
— Может, обойдется? — Стелла прикурила сигарету и только сейчас до меня дошло: Стелла — закурила!
— Мало надежды. По раскладу — ноль. Желательный исход — ноль. Вероятность выхода — ноль. Даже чутка в минуса ухожу…
— Скажи своему шефу…
— Скажу, конечно. — Я пожал плечами. — Только, послать туда некого. Единственное, что можно сделать — активировать заряды, что заложены при царе Горохе «на всякий случай, чтобы врагу не досталось…» И убираться, на максимально высокой скорости.
Я встал с кресла.
— Стелла… Ты прости меня… Только сердцу — не прикажешь, а врать и юзать чужие чувства, родители не приучили. — Признался я, понимая, что эти слова надо было сказать уже давно. — Не было у меня «запасных аэродромов», и теперь не будет.
В закрытую за мной дверь стукнулось что-то тяжелое.
И разбилось.
— … Всё? Мир? — Тор снял накрывающую стол, ткань. — Меч, весы и твой, Дианка, лук. Как и договаривались.
— Ну-у-у-у… Я даже не знаю. — Диана многозначительно посмотрела на подругу. — Но, свинью ты мне так и не поймал.
Тор чертыхнулся: подложил ему свинью Вой, грохнув поросенка. Хорошо бы съели, на пару, так ведь нет…
— Ладно, не будь привередой… — Фемида вытащила меч из ножен и тут же порезалась.
— Кто? Кто догадался его наточить?! Это же меч Правосудия! Он становится острым по зависимости от дел! — Причитала Фемида, бинтуя пальчик и совсем забыв, что она — Богиня.
Впрочем, может быть, это была особенность меча? Как все правосудие он может наносить страшные раны. Оттого и должен быть тупой, что бы сами боги, не пострадали от своих игрушек.
Диана укоризненно покачала головой и тяжело вздохнула.
— Что, уже разобрались? — Довольный брюнет, появившийся пред ликом сразу двух богинь и одного злокозненного друга, потер руки. — «Сегодня курим или пьем?» Отмечать, будем?
Фемида, от всей души, приложила неосторожно подошедшего бога, тарелками от весов, по голове.
Протяжное «бом-м-м-м-м» поплыло по комнате, миленькому женскому будуару, выдержанному в теплых, пастельных, тонах.
— За что?! — Вой присел, охнув. — Убьешь, же!
Фемида подняла с пола меч и ткнула им Воя, стараясь попасть по хребту.
Отточенное лезвие пропороло ткань и оставило кровавую полосу на спине бога.
— Фимка, ты что творишь! — В два голоса напустились на богиню правосудия Тор и Диана.
Но далее, их голоса разделились.
— Ты мне все ковры, кровью позаляпываешь! — Диана.
— Дай сюда, а то снова порежешься! — Тор.
— А на меня всем наплевать… — Вой насупился. — Ну, раз так, дорогие друзья… Это вам не поросенка, по коридорам гонять…
Пробормотав себе под нос несколько странно мелодичных слов, наполненных серебристой силой и багровой тьмой, Вой с усмешкой уставился на друзей, замерших, словно мраморные изваяния.
— Думаю, месяцок постоите так, подумаете… А там и чары развеются… — Вой подмигнул молчащему Тору и провел рукой по локонам Дианы. — А ты, в следующий раз, будешь думать, каким мечом махаешь!
Щелкнув по носу Фемиду, Вой довольно потянулся.
В отличии от всего пантеона богов, он давно и старательно изучал то, что они успели забыть. И активно этим пользовался, вызывая раздражение и у Одина и у Юпитера.
Но, предъявить они ему ничего не могли — в отличии от шалостей их детей, его шалости были строго подтверждены вековыми правилами приличий.