Когда Вильса Шир подняла руки от клавиатуры, аплодисменты начались вяло и нарастали нерешительно. Джон разделял общее смущение. Это была странная и не особенно удовлетворительная концовка новой сюиты. Тут он вдруг понял, что после первой же части совершенно забыл о модифицированном теле Вильсы Шир. Джон видел только, как в точной координации работают пальцы и рук, и ног, но что-либо значила для него уже только музыка.
Он наклонился к Тристану Моргану и Нелл Коттер:
— Странно. Я не знаю, что об этом подумать. И остальная публика тоже.
— И я вместе с ней, — сказала Нелл. — Это шедевр — или как?
— Это шедевр, — уверенно заявил Морган. — Просто он еще не закончен. Подождите несколько минут.
— Но она уже закончила.
Если не считать того, что, как только Джон это сказал, Вильса Шир заговорила, прерывая аплодисменты:
— И анкор концерта: «Амальтея».
— Это обман! — прошептал Джон. — Амальтея — не галилеев спутник.
— Тсс! — прошипел в ответ Тристан Морган. — Неужели вы думаете, что здесь, в системе Юпитера, никто этого не знает?
Джон осел на сиденье, задумываясь о том, что Вильса Шир сможет предложить для крошечной Амальтеи, неровного куска камня всего в паре сотен километров отсюда, несущегося по кругу далеко снаружи орбиты Ио. Он не на шутку удивился, когда музыка началась с краткой репризы четырех тем главных частей «Галилеевой сюиты». Предлагала ли Вильса публике вспомнить последнюю часть хоральной симфонии Бетховена, которая начиналась со схожего повторения? Если так, сравнение казалось очень рискованным.
А затем туда вошел очень знакомый мотив, на пять четвертей, и стыдливо добавил себя к маршу «Ганимеда». Внезапно Джон четко понял, что происходит. Новая тема была «Марсом» — из «Планет» Густава Хольста. И «Амальтея» должна была стать попурри — музыкальной смесью, материал для которой брался отовсюду, сбрасываясь в творческий плавильный котел.
Сложность музыки нарастала. Джон уловил другие отрывки «Планет», ошеломляющий фрагмент симфонии Моцарта «Юпитер», намек на мелодию «Венусберг» из «Тангейзера». Темы сливались в водоворот звука, чудесное переплетение, которое казалось невозможным производить и координировать с двадцатью или даже с тридцатью клавишами. А затем все уравновесилось и успокоилось в триумфальном повторении гимна из «Ганимеда», двигаясь к неизбежному завершению, пока другие темы кружили вокруг главной в демоническом контрапункте.
На сей раз концовка пришла решительно. И публика уже не имела ни малейших сомнений как в ее наступлении, так и в своем энтузиазме.
Пока аплодисменты набирали громкость, Джон испытал внезапное прозрение. Вильса откровенно назвала «Амальтею» анкором, однако исполнять «Галилееву сюиту» без нее было невозможно. Чувство музыкальной формы не вело Вильсу вслепую. «Обманная» пятая часть образовывала необходимое и естественное заключение, и начиная с сегодняшнего дня оно должно было играться после «Каллисто» без перерыва.
Но теперь Джон уже был абсолютно уверен, что большинство людей не понимали, что они только что услышали. Он не сомневался, что он и сам не вполне это понимает, что он пропустил добрую половину всех музыкальных аллюзий. Вскоре Тристан наклонился к нему и подтвердил это мнение:
— Вам следует посмотреть партитуру «Амальтеи». Я уже смотрел и по-прежнему пытаюсь ее постичь. Темы не просто заявлены, как вы их слышите. Они также представляются инвертированными, отраженными в зеркале, данными в половинном и двойном темпе, а также представленными посредством способов, которых вы никогда не распознаете, если только не увидите их на бумаге.
Вильса Шир уже встала и теперь двигалась вперед, чтобы поблагодарить публику за аплодисменты. Тут Джон Перри впервые хорошенько ее разглядел. Музыка Вильсы могла быть титанической, но сама она была низенькой полной женщиной, очень смуглокожей и улыбчивой. Облегчение оттого, что ее сюита получила хороший прием, ясно читалось на ее лице, все еще красноватом от усилий. Она должна была знать, что это волшебно, что это будет исполняться еще, быть может, не одно столетие — но какое великое множество шедевров оказалось зашикано на премьере?
Джон снова воззрился на Вильсу Шир. Затем он вдруг понял, что наклоняется к Тристану Моргану, пока гром аплодисментов воспарял до заоблачных высот.