Я сидела на коленях возле двери и смотрела на нее, а по моим щекам текли слезы. Я не знала, бредил ли он… хотя нет, я знала, что он говорит правду, какой бы невероятной она не была. Этот красивый и умный мужчина говорил просто дикие, ужасающие вещи, а в довершение всего еще и признался мне в любви. Он сделал это не просто так, он чувствовал, что умирает и от этого мне становилось еще хуже, ведь он говорил это зная что умрет. Зная, что я должна буду с этим жить.
«Не грусти, не нужно — продолжил он по-своему истолковав мое молчание, — я прожил жизнь такую длинную, что хватило бы и на нескольких людей, при том, я почти ничего не видел. Не сделал ничего хорошего даже для себя. Все мое существование складывалась из поиска мест достаточно холодных и комфортных, чтобы я мог жить там в уединении, контактировать с как можно меньшим количеством людей. Я ничего не могу рассказать и ничем не могу похвастаться сейчас, перед… концом. И все же я встретил тебя и это уже что-то. Пожалуйста, пообещай мне, что не будешь смотреть на мое тело, когда все закончится. Я хочу, чтобы ты запомнила меня таким, какой я был вчера, тут в гостиной, где ты рассказывала мне о щите крестоносца, висящем на стене родительского дома. Таким, какой я был семьдесят лет назад, когда моя жизнь оборвалась в самом расцвете. Я не хочу, чтобы ты грустила обо мне, просто знай: я умер еще тогда, семьдесят лет назад.»