— Хозяином стал, сучье племя, власть почуял, добра не помнишь, людям жизнь уродуешь… — Каждый взмах руки сопровождал он такой грязной бранью, которой отродясь от него никто и от пьяного-то не слыхивал.
Дядя Митяй закрывал лишь голову, подставляя плечи и спину под страшные удары. Он не сопротивлялся и не унимал деда Силантия.
И тот как-то быстро сник, набросил кожух на плечи, успел схватить лишь свою скрипку и выбежал из избы.
Несколько дней не показывался дома дед Силантий. Слышали, будто играет он далеко отсюда, верстах в двадцати, не менее, по трактирам и беспробудно пьет.
Бабушка слегла в постель, и за нею ухаживала тетя Фрося.
Маринка тоже не вставала. Два дня во рту и маховой росинки не держала она. На третий день встала, поела хорошо. Подошла к бабушке, упала на ее худую, истощенную работой грудь и долго безутешна рыдала.
А еще дня через три приехала за Маринкой тетя Паша и увезла ее с собой.
12. ЧУЖАЯ
С поезда шли пешком через весь город.
Уездный городишко, зеленый, приветливый, с одноэтажными и двухэтажными домами, чаще деревянными, рублеными, как в деревне, но обшитыми тесом и с парадными крылечками-сенцами на улицу, показался Маринке сказочно большим и красивым. Когда же встречались кирпичные строения, крытые железом, покрашенным в ярко-красный или зеленый цвет, Маринка останавливалась и вспоминала дедушкины сказки о теремах с петухами и совами на коньке, о дворцах из хрусталя и червонного золота.
— Пошли, пошли… — торопила тетя Паша, дергая за руку. — Ишь невидаль какая — дом о две трубы да крылечко под масло крашено. У нас и самих не хуже.
И правда. Как ни устала Маринка — ноги давали себя знать уже не тупой, а острой, режущей болью, — когда подошли к тетиному дому, показалось ей, вся боль прошла. Неужто она будет жить в такой хоромине?
За палисадником, где цвели золотые шары, а через штакетник свешивались запыленные ветки давно срезанной сирени, стоял большой двухэтажный дом. Нижний приземистый постав каменный, из хорошо побеленного известью кирпича, и на улицу весело смотрит четырьмя окошками. Наверху еще целый дом, но из теса, покрашенный в зеленовато-серый цвет, и крыша железная, крашеная. Особенно поразили Маринку железные трубы. Под кровлей крыши широкие железные воронки, а водостоки тянутся вниз до самой почти земли, изогнутые внизу коленом, словно у дедовой дымокурки. Посередке на крыше дома — удивило Маринку — и впрямь две кирпичные трубы.
«Просторно, как в царском тереме, — подумала девочка. — Вот что значит город! Позади дома сад большой, просторный. Гуляй сколько хочешь, не соскучишься». И Маринка заметно приободрилась. В дом вошла веселая.
Мишенька был только месяца на два младше Маринки. И когда приходил с получкой дядя Ваня, он всегда приносил одинаковые гостинцы «старшеньким», как называл он Мишатку и Маринку. Только вот Мишенька получал свою конфетку открыто, сразу из рук отца. Маринке же дядя подсовывал ее, когда не было хозяйки. Тетя Паша одаривала лишь своих детей. Маринка для нее — просто нянька, взятая на харчи из сострадания к ее сиротству.
Ходила Маринка в длинной старой вельветовой рубахе, поданной из жалости учителкой начальной школы Симой Кетовой, временной тети Пашиной жиличкой. В лавку и на базар бегала босиком, перед тем как войти в дом, ополаскивала в лохани ноги, вытирала их старой рогожкой, а подошву и пятки досуха терла о половик. Тетя Паша любила в доме порядок и чистоту. Мыть полы, стирать на детей и нянчить грудную было главным Маринкиным делом.
Иногда в воскресенье или в будни под вечер Маринке разрешали поиграть в саду с Мишей и соседскими детьми.
Когда гоняли «чижика», Маринка всегда брала верх. Она ловко и сильно била палкой, и «чиж» летел далеко, а когда водила — умела ловить свечи. А при игре в лапту надо было бегать, и Маринку все обгоняли, больно пятная гуттаперчевым мячом. Но в прятки она проявляла столько сообразительности, терпения и находчивости, что нередко выбегала последней и успевала «выручить всех».
Собирались на эти дворовые игрища и мальчишки и девчонки.
Маринка очень страдала от своей неловкости в пятнашках и лапте. Но за себя всегда умела постоять.
Как-то соседский Сенька Низов по прозвищу Рябой, здоровенный двенадцатилетний верзила с большими навыкате глазами и маленьким — пуговичкой — носом, прямо в упор сильно ударил Маринку черным тугим мячом. Та рассердилась, в сердцах подлетела, толк-толк плечом, а рукой пыталась схватить за косматые Сенькины вихры. Парень повыше задрал голову, чтобы девчонка не оцарапала, и стоит, не увертывается, а только гогочет, издевается над Маринкиной слабостью, делает вид, что ее колотушки ему не боле чем укус комара. Все ребята весело над ней смеются.