На тяжелых стальных устоях вроде рельсов, только проложенных высоко над цехом по-над закраинами высоких стен, ходит громадный железный мост с тяжеленными, видать, чугунными крюками на массивных цепях. Вот он прошумел над головой у ребят, а позже они видели, как спустились оттуда цепи, опутали огромную чугунную станину не то раму, и вдруг этакая махина, словно перышко, взлетела над цехом и стала опускаться как раз в том месте, где просматривалась глубокая длинная траншея.
Зрелище это захватило пацанов, и они не заметили, как подошел усатый старик и сразу хвать обоих за вороты поддевок.
— Вам что здеся запонадобилось, шпендрики? — зашипел на них дед.
Филя не растерялся.
— Из ремесленного мы, ученики. Пришли поране нарочно, чтобы на завод поглазеть. — И Колокольников протянул деду справку, которая удостоверяла, что он действительно является учеником ремесленной школы по третьему году обучения.
— И как только таких шкетов до гудка проходная пропускает, — ворчит старик. — Ну-к вот шо, валяй поперед меня на галдерею, мастеру пролета сдать вас должон.
И ребята поплелись к большой деревянной лестнице, которая вела на длиннющий деревянный помост, что растянулся на всю протяженность огромного цеха. На галерее ребята увидели множество дверей с прорезанными в них окошечками и безо всяких окон. У окошек толпились рабочие. Это, видимо, были инструментально-раздаточные. Такая имелась и в учебных мастерских, На закрытых дверях блестели таблички. Мастера на месте не оказалось. И они стояли втроем у железных перил, ожидая его возвращения.
Отсюда, с галереи, открывалась вся панорама цеха. Он был двухсветный. Через сильно запыленные и закопченные, но огромные окна и сверху, и с боков сеялся слабый утренний свет, и его во много раз усиливало внутрицеховое освещение.
По всему цеху, словно островки, были разбросаны большие монтажные столы, где производилась сборка отдельных узлов будущего паровоза.
Превеликое множество всевозможных конструкций и приспособлений разместилось под высоченным потолком огромного цеха и на его стенах. Что уж и говорить о станках, что заняли свои места на обшитом листовым железом полу. Все это своим обилием и грандиозностью заворожило ребят.
Но неугомонный старик вдруг вновь схватил их и молча поволок вниз по лестнице. Выведя из цеха, он пригрозил:
— Мотри мне, больше чтоб и на глаза не попадались, не то пеняйте на себя. А сейчас — кругом арш!
Ребята взапуски кинулись по перехлесту железнодорожных путей, счастливые, что так неожиданно просто отделались от старика.
15. В УЧЕНЬЕ
«И впрямь, знать, не люба Пашке сестрина дочь, если монашескую долю девчонке уготовила, — решил дед Силантий. — Надо выручать внучку из беды».
И вот дядя Митяй, которому случилось быть в городе со своим Серком, вез неторопко Маринку к новому месту. С будущей Маринкиной хозяйкой все было заранее сговорено.
— Большая ты у нас девка стала, самостоятельная, — сказал Маринке в пути дядя Митяй. — Будешь отныне жить у портнихи: есть у тебя способность к швейному ремеслу, говорит тетя Паша. Поживешь в людях, делу научишься, а монастырь от тебя не уйдет, коли захочешь, портниху туда скорее примут.
Пожелал дядя Митяй Маринке успехов в ученье, передал туесок меда — гостинец от дедушки с бабушкой — да материи белой аршина три на простынку и наволочку от себя и тети Фроси, распрощался с ней и ее будущей хозяйкой и уехал к себе в Спиридонки.
Портниха слыла известной мастерицей, и заказы к ней поступали из многих богатых домов не только с ее улицы, но и с заречья, где селятся очень богатые люди, а сама улица носит старинное название — Замковая. Это не близко отсюда, с Присмушок, расположенных а северной окраинной части города, отгороженных от центра широкой рекой и оврагами.
Хозяйка, пани Снизовска, — женщина худощавая, юркая, неопределенного возраста. О ее летах судить можно было разве что по ее старшим детям. С ними Маринка больших забот не знала. Но нянчить ее четырехмесячного Михасика ей пришлось с самого первого дня. И здесь она осталась такой же чужой, униженной и бесправной, как и у родной тетки. Каждодневный изнурительный домашний труд прачки, поломойки, кухарки и няньки вновь заполнил ее беспросветную жизнь без ласки и радости, вдали от родных.
«Что теперь делает братик? Почему он меня не разыскивает и не берет к себе?»
Но ни писать, ни читать она не умела. И ничего не знала о том, что люди друг с другом могут разговаривать письмами по почте. А у людей, среди которых она жила, было много своих забот о куске хлеба, о доме и детях. Где что можно подешевле купить, а потом перепродать на копейку-другую дороже — это им было близко. Об этом и говорили они охотно и слушали с интересом. Никому и в голову не приходило, что у девочки, отданной в ученье к портнихе, есть брат.