Снова наступила пауза. Александр мог бы сказать, что и его отец погиб на фронте, но не хотел этого говорить. Тогда пришлось бы объяснять, что погиб он совсем не так, как отец Белиты. Иначе получилось бы какое-то равенство между двумя погибшими отцами. Сама мысль об этом оскорбляла. Считается: смерть уравнивает всех. Но живые не могут уравнивать своих близких даже в смерти. Получалось противоречие. Чтобы избежать новых обид, надо забывать старые. Но они не забывались, и сама мысль о такой возможности казалась святотатством. Вот когда он на самом деле ощутил этот страшный тупик! От прошлого нельзя было открещиваться. Но оно становилось гирями на пути к будущему. Только сумасшедшие могут желать новой войны между немцами и русскими. Да еще международный империализм, именно к этому подталкивающий Западную Германию. Но путь к миру может быть только один — через доверие. Значит, нужно размежевание даже в душе своей. Значит, надо убедить себя: немецкий народ не виноват в преступлениях фашизма, он — жертва. Значит, что же — протянуть руку дочери нациста?
Он поморщился от мысли, что уже сделал это: пожал сухую и почему-то горячую руку Белиты, когда знакомился. Сидел и мучился противоречивыми чувствами. Мысли неслись, обгоняя одна другую, сталкивались, образуя какую-то свалку в голове.
«…Есть ведь и другие немцы — в Германской Демократической Республике. У многих из них был в роду кто-либо, воевавший на восточном фронте… Не о прощении речь, о понимании исторического момента. И о справедливости. Не третируем же мы татар и прочих за то, что их предки жгли русские города. Почему же делать исключение для немцев?..»
— Не следует забывать прошлое. Но надо думать о будущем, — сказала Белита, приподнимаясь от волнения.
— Да, надо думать о будущем, — кивнул Александр.
— О, это символично! — воскликнул Хорст. — Но… — Он сделал паузу. — Если бы ваше правительство могло вот так же пойти навстречу.
— Наше правительство только и делает, что идет навстречу, — сказал Александр.
— Например?
Хорст произнес это как-то странно: вместо обычного «цум байшпиль» выкрикнул сокращенное «цебе!», как команду.
— Да все время… — Александр замялся. Это было всегда так ясно, что и доказательств не требовало. А вот понадобилось доказывать, приводить примеры, и он не знает, что сказать. — Каждый раз предлагаем: давайте разоружаться, давайте жить в мире, всякие односторонние моратории объявляем… А американцы что? Какие деньги тратят на вооружение!.. Да и вы тоже. — Наконец он догадался, чем пронять Хорста: — Ракеты вон поставили…
— У вас тоже стоят ракеты.
— А что нам остается?
— На западе ракеты, на востоке ракеты, и чем дальше, тем больше…
Хорст вскочил с места, схватил с полки какой-то журнал, раскрыл.
— Смотрите, вот кривая накопления американских и натовских ракет, а вот советских.
Такого графического изображения гонки вооружений Александр никогда не видел. Наверное, мог бы увидеть, если бы захотел, — несомненно, где-то они публиковались, — но его такая арифметика не интересовала. Да и уверен был: кому надо, тот знает. И делает все, чтобы спасти мир.
— А вы глядите, — нашелся он. — Ваша же схема показывает, что мы всегда догоняли, вынуждены были догонять.
— Кто-то должен остановиться.
— А мы и останавливались. Заявляли, что никогда не применим первыми атомное оружие. А мораторий на размещение ракет? А что американцы? Понатыкали ракет у вас под носом и всех вас, западных немцев, сделали заложниками…
Он понимал, что говорил излишне резко, но не сдерживал себя. В таких вопросах быть сдержанным можно ли? И видел по лицам, что не так уж они и обижаются на него за эту горячность.
— Остермарш! — вдруг выкрикнул пастор и направил на Александра длинный палец. — Вы будете вместе с нами участвовать в пасхальном марше мира.
— Я?..
— Мы очень рады такой беседе солидарных людей, и мы пойдем вместе к Мутлангену.
— Куда?
— К военной базе, где размещены американские ядерные ракеты. В пасхальный понедельник там соберутся десятки тысяч людей.
— Я не могу, — растерянно выговорил Александр.
— Почему? — Напряженный палец пастора согнулся, и рука легла на стол.
— Я тут только гость, имею ли право участвовать в ваших политических мероприятиях?
— Вам запрещено?
— Никто мне не запрещал. Но посудите сами… — Он, кажется, придумал, как выкрутиться. — Американцы и так без конца твердят, что ваше движение за мир инспирируется Москвой. А тут — русский в рядах демонстрантов.