— Да, конечно, часто, — с обезоруживающей простотой ответила она.
— И вы знакомы?
Она засмеялась беззвучно, одними губами и, вдруг положив мягкую ладошку на его руку, сказала успокаивающе, как говорят с детьми:
— Я со всеми знакома.
И словно в подтверждение ее слов, откуда-то вынырнул патлатый парень, кивнув Александру, наклонился к Саскии, зашептал:
— Сегодняшняя твоя проповедь была удивительна.
— Что ты, Рудольф, я только учусь.
— А это кто? Раньше я его здесь не видел, — еще понизив голос, спросил парень, не глядя на Александра.
— Он из России.
— О, у тебя и там поклонники?!
Саския строго посмотрела на него, и парень попятился, деланно кланяясь.
— Ты здесь популярна, — ревниво сказал Александр.
— Быть на людях и для людей — это моя будущая профессия.
— А какая твоя будущая профессия?
— Пастор, — просто ответила она.
— Не понимаю. — Он вдруг вспомнил Белиту, жену пастора Штайнерта. Еще тогда подумал, что в русском языке даже определения такого нет. Попадья? Но это — жена попа. Женщина — поп!.. Удивился, как очередной диковинке, и забыл. Что ему Белита? Но Саския!
Официант ловко, без стука, поставил перед ними вино в красивых золотистых бокалах и две вазы с горой громоздившихся на них сливок, вареньями и еще какими-то сладостями. Порции были слишком велики, и Александр ужаснулся: как съесть столько?! Оставлять на тарелках у немцев не принято. Но только на миг ужаснулся, потому что тут же забыл об этом, занятый захлестнувшим его странным чувством. Было впечатление, будто его обманули, обидели в самом интимном, чего он сам боялся касаться. Пастор! Как же с ней вести себя?
Растерянно и недоуменно пожал плечами:
— Зачем тебе это нужно?
Она пристально, с каким-то новым интересом, словно впервые увидела, посмотрела на него и не ответила.
— Что тебя потянуло?.. Такая красивая…
— Кто-то должен брать на себя грехи других, — сказала она тихо, проникновенно, словно разговаривала с ребенком.
— Брать на себя? Это еще зачем?
— Во имя спасения.
Она говорила серьезно, и никак не верилось, что странные слова эти произносят ее чувственные губы.
— Ты спасать кого-то собралась?
— Людей.
— Людей, — повторил задумчиво. — Всех не спасешь.
— Кого смогу.
— Начинай с меня.
Снова с пристальной заинтересованностью она посмотрела на него. И сказала непонятное:
— Поразительно, как ты похож.
— На кого?
— На самого себя.
— А все-таки?
— Это пока тайна.
Она отвернулась и принялась рассматривать людей в кафе. Здесь в основном была молодежь. Парни и девушки чинно сидели за столиками, не спорили, не горячились, устало перекидывались несколькими словами и замолкали надолго. Но видно было, что все они тут как дома и пришли сюда скорее по привычке, чем из желания поесть и попить. Подобное Александр замечал и в других здешних кафе и всегда удивлялся: как хозяин сводит концы с концами? Ведь доход его, по-видимому, зависит от оборачиваемости так называемых посадочных мест. А здесь можно часами занимать место и взять за это время всего стакан пива или одну-единственную чашку кофе. И никто тебе не намекает, что ты только зря занимаешь место…
— Иисус Христос смертью своей показал нам пример того, как страдать за других, — заговорила Саския, явно давая понять, что о тайнах сейчас говорить не намерена. — Иисус показал, что даже мученичество не должно отвращать нас от стремления брать на себя грехи других.
— Пусть каждый сам отвечает за свои грехи, — сказал Александр.
— Ты считаешь, что нужно принуждать людей страдать за свои грехи?
— Хотя бы и так.
— Но люди чаще всего не признаются в своих грехах. Уже это признак того, что они хотят избавиться от греха и не могут. Надо помогать людям в стремлении к добру, а не толкать их еще глубже во грех.
— Молодая, красивая, а записалась в монахини.
— Я не записалась в монахини, — все так же ровно ответила она. Казалось, вывести ее из себя не было никакой возможности.
— Все равно, поповщина — не женское дело.
— Мужское? — заинтересованно спросила она. — Что же ты, мужчина, в стороне от этого дела?
— Что я — ненормальный?! — Он всерьез начинал злиться. — У меня нет никакого желания уходить от жизни во имя пустых молитв.
— Я прощаю тебе эти слова только потому, что ты не понимаешь, что говоришь, — тихо сказала Саския и отвернулась.
— Чего я не понимаю? Просвети.
— Мир во власти сатаны. Люди растерянны, люди забывают свое божественное начало и предначертание. Разве мы не должны помогать больному поверить в выздоровление?