Он прибавил шагу и тут увидел сидящего впереди на скамье человека. Человек читал газету, почти закрывшись ею, положив ногу на ногу. Серые брюки были отглажены до ножевой остроты, покачивавшаяся черно-лаковая туфля поблескивала зеркально, и это напоминало Александру занудливого музыканта Каппеса.
— Доброе утро! — сказал человек, сминая газету как гармошку. Александр остановился от неожиданности, увидев именно Каппеса, собственной персоной. На нем была спортивная куртка, но то ли она не грела, то ли Каппес давно сидел тут, только губы его совсем побелели от холода.
— Неожиданная встреча! — растерянно сказал Александр.
— Нет, почему же, я вас ждал.
— Ждали?!
— Вот именно. Позвонил Крюгерам, мне сказали, что вы отправились пешком через парк. А дорога тут одна.
— Я вам зачем-то нужен?
— Ох уж эти русские, — засмеялся Каппес. Он встал, бросил газету в урну. — Сразу быка за рога. Нет бы сначала поговорить о погоде. Такое чудное утро.
— Сегодня суббота, — сказал Александр.
— Ну и что же?
— По субботам магазины у вас работают до двух часов. А завтра выходной, послезавтра опять выходной — пасхальный понедельник. А во вторник я уезжаю.
— Ну и что же? — снова спросил Каппес.
— У меня осталось немного марок, надо их истратить, сувениры купить, всякое такое.
— Что вы хотите купить? — И спохватился: — Что же мы стоим, давайте сядем. — И сел первым, показал Александру место рядом с собой. — Что вас интересует в наших магазинах?
— Странный вопрос. Меня многое интересует, но, увы, денег — кот наплакал.
— Я мог бы вам ссудить.
— Как это?
— Очень просто. Я в Москве часто бываю, отдадите.
— Но ведь в Москве мне зарплату платят рублями, а не марками.
— Рублями и отдадите.
«Спекульнуть, что ли, хочет?» — подумал Александр и не удержался, спросил:
— По какому курсу?
— По обыкновенному. Он у вас в газетах печатается.
— А зачем вам это?
— Мне? — удивился Каппес — Это же вам нужны деньги. А мне все равно, где менять марки на рубли.
— Банку не все равно.
— Боитесь?
— Не люблю брать в долг, извините.
Он встал, намереваясь уйти. Не нравился ему этот человек, и разговор тоже не нравился. Лишняя сотня марок, конечно, не помешала бы, но если о каждом своем шаге в этом путешествии он мог рассказывать кому угодно, то о долге пришлось бы молчать. Даже жене не скажешь об этом, а уж Нельке тем более. «О каждом ли? — Словно чертик выскочил, задал этот ехидный вопросик. — Разве о Саскии расскажешь?»
Он покосился на музыканта, тот понимающе, с легкой усмешкой смотрел из-под бровей и молчал.
— Садитесь, садитесь, — сказал, отодвигаясь на скамье. — У меня тут машина недалеко, я вас довезу. Успеете в магазины.
Александр сел, проклиная свою деликатность. Надо было просто взять и уйти, как ушел тогда вечером.
— Вы, наверное, думаете: чего это я к вам пристал? Просто я люблю русских и не хочу, чтобы у вас осталось о нас, о нашей стране неправильное впечатление.
— Спасибо на добром слове.
— Да чего там! — простецки отмахнулся Каппес. — Я ведь знаю вас, советских. Вам все кажется подозрительным.
— Ученые, вот и кажется.
— Обжегся на молоке — на воду дуешь? — усмехнулся Каппес.
— Не совсем так.
— Да уж так. А давайте без предвзятостей. Хотите, чтобы мы вас поняли, попытайтесь понять нас. Мы ведь просто хотим жить по-своему, вот и все. Возможно, вы не знаете, но у нас, в ФРГ, разработана совершенно своя экономическая система — социальное рыночное хозяйство. Она, конечно, отличается от планового хозяйства вашей страны, ей противоречат и американские монополии. Это явление уникальное в истории народов, своего рода революционно-прогрессивное, позволившее преодолеть противоречие между трудом и капиталом.
— Слышал, — сказал Александр, недоумевая, зачем Каппес говорит все это. — Если не ошибаюсь, этой иллюзией тешат себя рядовые члены правящей ныне партии ХДС?
— Это не иллюзия, а факт.
— А я читал, что в ФРГ три четверти всех средств производства принадлежат узкому клану семей, составляющему меньше двух процентов населения.