Йенсен оставил без внимания ее дерзкую реплику.
– Вы истекаете кровью, – заметил он.
Она взглянула на руку. Кусок стекла порезал кожу, и текла кровь.
– Ой, простите… а вы хотели единолично пролить ее?
Йенсен проигнорировал насмешки, отложил нож и подошел к Женевьеве. Его спокойное приближение лишало ее присутствия духа, и Женевьева начала отступать, но он схватил ее за руку и притянул к себе так решительно, что взметнулся подол ее одеяния, удивительно интимно скользнув по его ногам.
Вырваться невозможно, что служило напоминанием, насколько силен Питер был на самом деле.
– Нужно наложить швы, – сказал он.
– Жаль, поблизости нет отделения скорой помощи. Полагаю, придется истечь до смерти и избавить вас от развлечения.
Его слабой улыбке на роду написано приводить в бешенство. Так и произошло, и к тому же стойкостью духа Женевьева в этот момент не отличалась.
– Все не столь плохо, Женевьева. У вас будет возможность брюзжать на меня еще день.
Вот что. Еще один день. Прежде Йенсен никогда не называл ее по имени – он как бы окутал ее имя своим голосом, и оно прозвучало невыносимо сокровенным.
– Я предпочитаю обращение «мисс Спенсер».
– И разумеется, ваши предпочтения – мой наивысший приоритет.
Йенсен потянул ее из кухни, и она сдалась и не стала пытаться бороться с ним. Он обернул льняное полотенце вокруг ее руки, чтобы остановить капавшую на полы Ван Дорна кровь. Полы скоро уничтожат, так какое Питеру дело до них?
Женевьева воспротивилась, когда он притащил ее в огромную спальню, но он поволок ее мимо кровати, словно той не существовало, в отдельную ванную комнату размером с половину ее квартиры. Там толкнул на крышку унитаза и начал шарить по многочисленным шкафчикам.
Женевьева больше сожалела о разлитом вине, чем о боли в руке. А более всего сожалела, что этот человек касался ее, держал ее так, что не вырваться.
Эти мысли она предпочла выкинуть из головы. И стала смотреть мимо него в окно на карибское ночное небо с щербатой луной. Какой прекрасный вечер, время и место для любовников, а не для смерти.
Когда она вернула взор к Питеру, тот уже почти заканчивал бинтовать ей руку.
– Не так плохо, как выглядит, – сообщил он. – Никаких необратимых повреждений. В следующий раз, хлопая бокалом о гранитную столешницу, помните, что нужно как можно скорее отдернуть руку.
В следующий раз. Наконец он отпустил ладонь Женевьевы, и она отодвинулась, глядя на него снизу.
В его глазах засветилось неожиданно нежное выражение.
– Прекратите травить меня, Дженни, – произнес он. – Результата никакого, а вы только сами расстраиваетесь.
– Надо же, вы так заботитесь о моем благополучии.
Никто уже больше не называл ее Дженни – это имя принадлежало другой девушке, более юной, счастливой оптимистке. Той, которая думала, что может изменить этот мир.
Та девушка давно исчезла, а теперешняя ситуация особого оптимизма не вызывала.
– Собственно, так и есть, – легкомысленно согласился он. – А сейчас пойдемте со мной и поедим, или я отнесу вас назад, привяжу и накормлю насильно.
Наверняка так и поступит и, вероятно, с наслаждением, горько подумала она. Не доставит она ему такого удовольствия, как и вообще никакого другого.
Женевьева встала. Без каблуков росту в ней было почти пять футов девять дюймов (175 см – Прим.пер.), но Йенсен был гораздо выше, и даже в похожей на пещеру большой ванной она чувствовала себя стесненно, испытывая тревогу от сознания его близости.
– Вы победили, – сдалась мисс Спенсер. – Впрочем, как всегда, верно?
– Не всегда, – возразил он. И в его ледяных глазах проглянул пронизывающий холод.
Он делал то, что от него и требовалось, напомнил себе Питер, наблюдая, как дующий с патио ночной бриз играет с ее длинными густыми волосами. Будучи агентом, Йенсен следовал приказам, и редко возникала причина обсуждать их, даже в дни жестокого царствования Томасона. Мадам Ламберт – натура более прагматичная, и если приказано убить, то Питер верил, что сделано это было из обоснованных побуждений. Он хорошо натаскан, подлинный виртуоз, и может сотворить из предстоящего устранения Женевьевы Спенсер просто собственный шедевр.
Устранение. Глупое слово для исполнения. Хоть когда–нибудь так называли действия в случае сопутствующих человеческих потерь? Скорее, похоже на превратности войны, чем на исполнение приговора. Ведь Дженни вовсе не солдат, а просто подвернувшийся под руку свидетель.