– Придется спросить, – сказала осторожно, а он неожиданно кивнул утвердительно.
– И повод для встречи есть. Меня позвали на день рождения. Не прийти нельзя.
– Ева? – уточнила, стараясь, чтобы мой голос звучал равнодушно.
– Нет, у Лизы, – ответил, глядя в глаза.
– Секундочку, – хмыкнула, сделав шаг назад. – Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой на день рождение твоей сестры?
– Именно, – ответил серьезно, а я нервно хохотнула. – Она моя семья, Варь. И то, что Заславский изменял ей с тобой – не в курсе. Что вы вообще спали, если уж на то пошло. И я представлю тебя, как свою девушку.
Я зависла. Уставилась на груду документов, которую выволокли из старенького секретера, и вновь ушла в себя, наплевав на его слова. С одной стороны, шаг вполне закономерный. Я познакомила его со своей семьей, хоть и вышло это скорее случайно, он делает то же самое. Вроде как показывает, что настроен серьезно. С другой – очередная проверка моих чувств к Роману. Я была безнадежно влюблена в него и влезла в настоящее дерьмо, рискуя собственной жизнью, чтобы только помочь ему выпутаться. Что он и сделал, получив богатую наследницу, а после еще и ресторан в центре. Хороший, мой любимый. Кстати, еда, похоже, оттуда.
Идти не хотелось. Сестру его видеть, знакомиться, общаться с ней. Еще меньше хотелось видеть Романа с их дочерью Евой на руках, которая спала со своей матерью через пару комнат, когда мы с ее отцом… вспоминать противно. Но не хотелось не потому, что я опасалась, что чувства вспыхнут вновь. Эта глава давно прочитана и не оставила в душе ничего, кроме разочарования. Три года страданий и замужество в попытке от них избавиться. Стыд. Вот, что я чувствовала. И чувство брезгливости по отношению к себе, той, старой, безвольной.
– Хорошо, – сказала вслух. – Когда праздник?
– Завтра вечером, – ответил, все еще присматриваясь. – То есть, уже сегодня. В пять.
– В его ресторане?
– Да. Это имеет значение?
– Мне нужно платье, – пожала плечами равнодушно. – Все мои будут велики.
– Это не проблема, – слегка выдохнул, а я прошлась по комнате.
– Ты не узнавал, как продвигается расследование?
– Пытался, но это невозможно, – ответил с намеком на раздражение. – Следствие ведет один человек, заключение патологоанатома только в бумажном варианте и копий нет, то же самое с отчетом криминалиста. С последним связывался, но поговорил он со мной только о тебе, причем, охотно, а вот по уликам – отмалчивается. Пожарский запретил прямым текстом, если ослушается – выпрет. И я так понял, на этот раз он не шутил.
– Ну он хоть сказал, удалось ли установить личность?
– Нет, не сказал. А он и не знает. Отпечатки передал Побегову, в базу ничего не вносили.
– Значит, Пожарский запретил ему влезать… – задумалась с усмешкой.
– Что задумала? – хмыкнул Поляков.
– Ничего не трогай, – ответила загадочно, но тут же слегка расстроилась.
– А теперь чего? – вздохнул Коля.
– Ты случайно не припас кусочек мозга трупа? – спросила заискивающе.
– Припас, – широко улыбнулся Поляков, а я повисла у него на шее, радостно повизгивая.
– Лучший!
– Господи, как мало тебе нужно для счастья, – засмеялся, приподняв меня в воздух одной рукой и тут же опустив: – И как же меня бесит управляться с тобой одной рукой.
– Взял и все испортил, – скривилась, отстраняясь. – Ладно, погнали дальше. Мужик порылся основательно, но ценного ничего у меня отродясь не водилось, от Прокофьева я уходила налегке, даже украшения не забирала, тут валялось по мелочам, я ничего не носила, кроме бабушкиного кольца. В этой квартире самое ценное – это кондиционер, который ты поставил недавно.
Коля хмыкнул, и мы пошли в спальню, которая оказалась нетронутой.
– Не успел, – вынес вердикт, а я согласно кивнула:
– Похоже на то. Они закончили с залом, убийца пошел в спальню, в этот момент зашла я и он решил избавиться от подельника, – подумала и добавила: – С неясной целью.
– Это при условии, что они пришли вместе, – заметил Поляков и прошел к балконной двери. – Второй ведь как-то вышел. Вопрос – как? Пятый этаж. Прыгать не с руки. Мимо тебя не пробегал, раз ты сначала решила, что человек вообще был один и он труп.
– Не трогай дверь, – взмолилась, но он крепко ухватился за ручку и посмотрел укоризненно:
– Варь, соберись. У тебя от голодовки голова плохо соображает.
– Факт, – ответила в его стиле, скривившись, а он хохотнул и пригрозил пальцем, отпустив ручку.
Конечно, он был прав. И про голодовку, и про дверь: ее потрогали уже как минимум два человека – Петрович, снявший отпечатки и закрывший, если та была открыта, и следователь, который просто был обязан задаться вопросом, а как же вышел убийца и мог ли он вообще существовать.