Пролог
Когда-нибудь проклятая бессонница его доконает.
Рудольф тяжело вздохнул, вглядываясь в темные своды высокого потолка. Третий час ночи. А сна ни в одном глазу! И дело вовсе не в оглушающих раскатах неожиданного для начала сентября грома и не в ритмичном звуке дождя. Даже не в капризном плаче сына – Ромка уже третий час мирно спал в детской под присмотром одной из горничных.
Нет. Все дело в ненавистной бессоннице, которая мучила его долгие десять месяцев, с самого рождения наследника. Если бы она, как в далеком прошлом, проявлялась раз в несколько месяцев, Рудольф смирился бы и извлек из этого пользу. Но теперь бессонные ночи стали почти ежедневными пытками и сводили с ума.
Он повернулся на другой бок, все еще надеясь наконец погрузиться в блаженную дрему. Так прошел еще час, но мысли по-прежнему оставались раздражающе ясными, а тело напряженным. В конце концов ему надоело бороться. Он встал с постели, переоделся в повседневную одежду и отправился в кабинет, все же решив потратить остаток ночи с пользой.
Мрачный, холодный, совсем неуютный особняк достался ему после смерти отца. Когда-то давно, когда мама была жива, здесь бывало весело и тепло – Рудольф еще помнил пышные праздники, которые она устраивала в далеком детстве. Помнил картины, развешанные по стенам, словно в настоящем музее. Помнил причудливые высокие светильники с кружевными абажурами. Красивую и очень удобную дорогую мебель, которая теперь пылилась где-то на чердаке... Он также помнил, с каким остервенением отец, пытаясь справиться со своей болью после смерти мамы, приказал убитой горем домоправительнице избавится от всего, что напоминало бы ему о прежней жизни с любимой. Рудольф тогда был совсем ещё ребенком, и поздними ночами, вспоминая о маме, со страхом думал – не жалеет ли отец, что не может избавится и от него с такой же легкостью, как избавляется от вещей, что были ему так дороги?
К счастью, он ограничился лишь тем, что убрал все тепло и комфорт, который был при маме. Единственной слабостью отца стал мамин сад. Она сама основала его в год, когда их особняк наконец достроили и вложила в этот зелёный, пышно цветущий райский уголок большую часть своей души. Каждое дерево, каждый куст, каждый сорт цветов мама выбирала лично и сажала своими руками. Рудольф помнил, как в детстве помогал домоправительнице собирать для мамочки букеты благоухающих роз. Сад отец уничтожить так и не смог, и нанял садовника, а Рудольф после его смерти не стал ничего менять – любил это место и ценил то, что оно всё ещё живёт, дышит и напоминает ему о времени, которое больше не повторится.
Рудольф часто думал, что теперь, став хозяином дома, мог бы вернуть и атмосферу в доме, восстановив по крупицам из памяти, как все было раньше. Только вот за два минувших десятилетия он настолько привык к мрачности и холодности этого места, что уже не видел смысла ничего менять. Теперь его все устраивало, да и практичность Рудольф ценил куда больше уюта, а чистоту и порядок – больше тепла и атмосферности. А поэтому, как и при отце, во всем доме остался лишь минимум необходимой мебели, большая часть комнат была заперта и открывалась лишь для того, чтобы в них убрать. И только по детской комнате и его собственной спальне можно было понять, что здесь живут настоящие люди, а не экспонаты Пушкинского музея.
К счастью, особняк был не таким уж старым и пол в нем еще не скрипел. Алфёрову меньше всего хотелось потревожить покой слуг. В такой поздний час, особенно когда Рудольф был в столь отвратительном настроении, он не остался бы равнодушным и не проигнорировал бы нарушителей непреложных правил. Пусть он и был тут хозяином всего немногим больше года, но все равно злился от того, что некоторые отдельные личности из немногочисленного штата прислуги до сих пор очень уж туго усваивали правила и прокалывались на мелочах.
Мужчина вошел в кабинет, прошел мимо книжных стеллажей и с грустью улыбнулся стоявшим на полках книгам. Сел за стол, и, осмотревшись, кивнул, с удовлетворением выдохнув – два графина с вином и лимонной водой стояли на привычном месте. Рудольфу далеко не с первого раза удалось приучить глуповатых горничных следовать его привычкам, но эту им удалось запомнить и отточить до автоматизма почти сразу же. Если хоть один графин был бы пуст к его приходу... спокойный сон одной из них все же пришлось бы прервать, и тогда, после взбучки, нерадивая девчонка вряд ли смогла бы заснуть снова.
Рудольф налил в граненый стакан немного вина и отпил. Это помогло немного прийти в себя и отбросить глупые и бесполезные мысли о том, как сильно ему сейчас хотелось с кем-нибудь поговорить.