– Я сейчас вернусь, девчонки, это срочно, простите. На счёт Костика, – она назвала имя своего сына и в трубке послышались взволнованные голоса. – Кажется свекровь совсем забыла все, что я ее просила сделать. Сейчас объясню и вернусь.
Затем снова последовала тишина. Время текло так медленно, словно прошли не жалкие минуты, а года.
– Пардон, а с чего я должна говорить тебе где она? – резко спросила Вера, и прежде чем он успел ответить, продолжила. – Послушай меня, Алфёров, ей и так хреново. Если она сейчас ещё и тебя увидит, то вообще... – она сглотнула. – Не мог раньше подумать своей чугунной башкой? Впрочем... Кого я спрашиваю.
– Я знаю и без твоих нотаций, что повел себя, как кретин. Но что бы сделала ты, если бы кто–то подверг опасности твоего Костика? – резонно спросил Рудольф, – я не буду обещать, что со мной ей будет легко. Я тот еще сухарь, с трудом открываюсь людям, и по большей части все хорошее во мне – это Рома. Но я люблю Леру. И искренне хочу, чтобы она была счастлива. И, насколько я помню, она любит Рому... и меня, если еще не одумалась. Так что, скажи чертов адрес, пока я не начал поднимать свои связи и искать ее иными методами!
Девушка глубоко вздохнула и снова на какое–то время замолчала.
– Учти, если ей станет хуже – виноват ты. Пришлю адрес смской, постараюсь увести Улю. Где ты сейчас? – услышав адрес, девушка снова замолчала. – Через пол часа нас тут уже не будет. И будь другом, дай мне знать, если она выставит тебя за дверь. Мы будем неподалеку и вернёмся, если что. Понял меня?
– Я понял, – тихо сказал он, – с меня причитается! – Алфёров бросил трубку и тут же завел машину. Он гнал так быстро, как мог, даже в черте города с трудом не превышая дозволенный максимум. Пульс стучал в висках уже не от ярости, а от страха и нетерпения. Он хотел бросить к ногам любимой девушки весь этот чертов мир за то, что она не предала его. За то, что любит, не смотря на все его срывы. Вскоре он был у многоквартирного дома в центре Питера. Нужный код домофона, этажи... все пролетело мимо, и вот Рудольф у двери в квартиру, где у Леры было счастливое детство. Здесь она жила с родителями, здесь росла и менялась...
Он нажал на звонок и замер, прислушиваясь к звукам за дверью и биению собственного сердца. Дверь открылась на удивление быстро, а прежде чем он увидел Леру, раздался ее голос – болезненный, слабый, но при этом полный раздражения.
– Тамара Игоревна, я же сказала, мне не нужны ваши огурцы, оставьте меня пожа... – увидев его Яковлева замерла и осеклась на полуслове. Она была все в той же одежде, с той же прической, разве что от косметики ни следа не осталось. Девушка смотрела на него большими удивлёнными глазами, однако плечи ее были опущены, лицо покрывала странная бледность, а взгляд горячо любимых синих глаз отдавал усталостью и пустотой. Вскоре ее плечи опустились ещё ниже, и Лера отвела взгляд. – Рудольф?.. Что ты тут делаешь? С... С Ромой что–то случилось? – спросила она тихо, почти безжизненно.
– Он здоров, просто... Можно войти? – тихо спросил Алфёров, чувствуя, как сердце ухнуло куда–то вниз от ее вида. Что же он натворил?.. Чувство вины накатило с новой силой, и Рудольф уже пожалел, что пришел к ней сейчас. Вдруг и правда сделает хуже?.. Что если он своими руками сломал эту бедную девочку?
Лера едва заметно кивнула и сделала шаг в сторону, пропуская его в прихожую. Тут всё ещё стоял чемодан, тот самый, с которым она уезжала из его дома, пара дорожных сумок и какие–то пакеты. Девушка закрыла за ним дверь.
– Хочешь чай? Мы с девочками хотели попить, но они уехали, там у Веры что–то случилось... – сказала она все так же тихо. Казалось, что она думает о чем и о ком угодно, но точно не о Вере.
Рудольф осмотрелся и коротко кивнул, стараясь выглядеть сильным, хотя все внутри буквально горело от уничтожающей боли. Словно маленький мальчик, который двадцать пять лет прятался за стеной навязанных установок, наконец вырвался и начал истошно вопить, требуя ласки и утешения.
– Не откажусь. Ты здорова? Что эта мегера наговорила тебе, что ты... или дело во мне?..
– Это... К тебе не имеет никакого отношения, – сказала Лера и повела его за собой в светлую просторную кухню. Пока она наливала чай, ее руки подрагивали. Вскоре Яковлева поставила перед ним чай в фарфоровой чашечке с розами и села напротив него, сама сделала из своей кружки первый глоток. Чай был ещё горячим и девушка скривилась. Отстраненность и рассеянность куда–то растворились, и она стала немного более похожей на себя прежнюю, лишь в глазах ещё оставалась пустота. – Так чего же ты хочешь?