Алфёров гладил ее по волосам, и это удивительным образом успокаивало. Дальше Лера говорила уже не таким взволнованным тоном.
– И в суде я... В общем–то, сильно их подставила. На ответы прокурора я отвечала иначе, чем они рассчитывали. К тому моменту, как к допросу перешёл адвокат, он уже так нервничал и суетился, что.... В конечном итоге, все рухнуло даже раньше, чем я ожидала. Впрочем, Гоша это заслужил.
– Ещё как, – резковато заметил Руди и сжал кулаки на ее спине. Девушка потерлась носом о его шею, чтобы успокоить. На удивление, это помогло и он немного расслабился. – А что было потом?
– Там чайник кипит. Пойдем, расскажу все за завтраком.
Они накрыли на стол, разогрели пиццу, разложили по тарелкам пирожные. Рудольф не торопил ее с ответом, а потому она чувствовала, как волнение постепенно затихает.
Съев кусочек пиццы, Лера вздохнула и продолжила рассказ.
– Я ушла из суда и встретилась с девчонками. Я не рассказала им всего, но частично поделилась – сказала, что Гоша все выдумал, что мне нужно попытаться помочь тебе, даже если... Даже если ты меня никогда не простишь. Все, чего я хотела – защитить тебя и Ромку. Потому что, если бы он однажды наткнулся на все это... – девушка сглотнула и покачала головой.
– Дальше? – Алфёров так ничего и не ел, и Лера, подняв на него глаза, заметила это.
– Сперва покушай. Я... Мне нужно собраться с мыслями, – сказала она. Рудольф глубоко вздохнул, но подчинился. Видимо пицца не была его любимым блюдом. Когда он все же съел пару кусочков и выпил весь чай, девушка кивнула и протянула ему ладонь. Рудольф тут же взял ее за руку и внимательно посмотрел в глаза.
– Тогда я вернулась... К Гоше домой. – продолжила Лера тихо. – Забрать вещи, которые уже успела сложить и собрать остальное. Но там... Там я встретилась с его матерью. Я... – девушка побледнела и запнулась.
Алфёров встал и подошел к ней сзади, положив свои ладони на ее плечи. От мысли,что он пытался позволить ей почувствовать, теперь он рядом и бояться больше нечего, Лера чуть улыбнулась и прислонилась головой к его животу. Рядом с ним девушка чувствовала себя на удивление защищено и комфортно.
– Мы сильно поссорились. Как оказалось, весь процесс транслировал какой–то блогер, видимо получив на это разрешение суда. В общем, она все это смотрела и слышала каждое мое слово, а потому, когда мы с девочками вошли внутрь, она такое мне устроила... – Лера невольно сжала его ладонь крепче, бледнея все сильнее. – Она кричала. Пару раз порывалась меня ударить. Орала, что не желает видеть меня рядом со своим сыном, на которого раньше ей было чуть меньше, чем все равно. Я пыталась все ей объяснить, Рудольф. Честно, пыталась. Говорила, что поступок Гоши –ужасен, что он должен понять это и прочувствовать, иначе так никогда и не изменится по–настоящему. Что пусть я не могу его простить, но не хочу, чтобы мой брат всю оставшуюся жизнь жалел себя, не понимая, что разрушает жизни людей. И тогда... – ее губы дрогнули.– Тогда она заявила мне, что нет у меня никакого брата. Сперва я решила, что это больше метафорически, что эта семейка от меня отрекается. Хотела пожелать им счастья и уйти, но... Она выдала, что...
Лера замолчала. Произнести это вслух значило признать факт. Значило, что все это – не дурацкая шутка.
– Что? – спросил Руди, тихо и участливо.
– Что мой отец... Что я ему вовсе не родная дочь. – сглотнула Лера, опустив глаза на их переплетённые пальцы. – Что моя мать вышла замуж за свою первую любовь, Маэля Моро. Он оказался... Не самым приятным типом и она развелась с ним, сбежала из Франции. Там ей негде было получить защиты. Ее семья отказалась от нее, потому что этот Маэль им совершенно не нравился. А потому она написала своему давнему другу Сержу и... Тот помог ей. Вскоре она узнала, что беременна.
Рудольф осторожно погладил девушку по спине и вздохнул.
– Какая ирония... Мне жаль, что ты узнала об этом вот так. Уверен, Сергей не хотел, чтобы это в принципе было тебе известно, и сделал все, что было в его силах, чтобы ты росла счастливой. Насколько я помню, упоминая о своей дочери, он всегда расцветал. И то, что по крови все иначе... Что ж, Рома яркий пример того, что кровь в становлении личности ничего не решает. Решает воспитание. И любовь,– он поцеловал ее в макушку.