– Мне всегда казалось странным, как такой человек как их отец мог сойтись с кем-то похожим на их маму, – тихо сказала Лера, внимательно глядя на своего жениха, раздумывая, не вмешаться ли ей? Может стоит как-то его поддержать? Казалось с каждой секундой напряжение в комнате все растет и тон его голоса становился лишь холоднее. Он явно старался не переходить на крик, Яковлева даже видела, что он пытался считать про себя, но и это с трудом помогало.
– Боря не был простым человеком, это факт, – кивнул Лаврентьев. – Но он был лучшим другом, о каком можно было мечтать. Для меня он был почти старшим братом. А уж то, как он умел любить… Да, своеобразно, но для тех, кто умел это видеть, поверь, это было бесценно.
– Расскажете? – девушка перевела на него взгляд, робко улыбнувшись. – Мне очень интересно, что в Руди от отца. Каким он был?
– Это долгая история, – Петр откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. Послышался приглушенный рык и Рудольф вернулся к ним, сел рядом с Лерой и молча уставился в камин, будто пытался слиться с пламенем и растворить в нем свою ярость. Девушка коснулась его плеча одной рукой, ласково погладив. Алфёров глубоко вздохнул и слабо улыбнулся.
– Простите. Не хотел портить вам всем вечер, – резковато выпалил он, взглянув ей в глаза. Лера покачала головой и придвинулась к нему поближе.
– Все в порядке?
– Относительно, – хмыкнул он и втянул носом воздух. – Если коротко, один из моих любимых идиотов добавил корицу в ту партию вина, в котором ее быть не должно. Впрочем ладно, к чертям. Не хочу разбираться с этим сегодня.
Лера изловчилась и поцеловала его в плечо.
– Ну, можно сказать, что они сделали эксклюзивную новогоднюю партию…
Он закатил глаза.
– Что-то вроде того. Вы тут так оживленно разговаривали. О чем?
– О твоем отце. Ты не против?
Руди едва заметно поморщился, но кивнул, снова взглянув в огонь. Девушка решила дать ему время на то, чтобы остыть, но руку с плеча не убрала.
– Так вы расскажете? – попросила она Лаврентьева и он коротко улыбнулся.
– Да что тут рассказывать… Мы подружились, когда я был совсем еще ребенком. Мы с Борей были соседями и один раз, когда мне было всего года три или четыре, на меня напала местная шпана. Уж не помню за что, но то место в котором мы жили и количество денег в наших семьях, а точнее их отсутствие, толкало многих ребятишек на не самые чистые дела. Борька тогда за меня вступился. Ему было двенадцать и он был настоящей грозой района. Никто после этого не смел ко мне и близко подойти, а я, хоть сперва его побаивался, вскоре привык к тому, что он все время где-то рядом и защищает меня.
– А почему?.. в смысле, он ведь был уже взрослым парнем, зачем ему дружба с ребенком? – удивилась Яковлева, подвинувшись к Руди ещё чуть ближе. Он, казалось, тоже обратился в слух, хоть и виду не подавал.
– Милая, у него было не самое сладкое детство. Как я и говорил, денег ни на что не хватало. Родители работали сутками, чтобы хоть как-то нас обеспечить, а мы… росли одинокими забитыми детишками, которые отчаянно хотели внимания. Боря был среди нас всех особенным. Сильным. Не физически, хотя и этого было хоть отбавляй. Он был сильнее больше морально, мог вывезти весь тот кошмар, что тогда происходил. Ему никогда легко не приходилось, к тому же он был ужасно одиноким ребенком, а позже и подростком. Из-за этой его внутренней силы его многие боялись. Избегали. Кто-то и вовсе отказывался с ним общаться, потому что он был довольно вспыльчивым... А тут я. Сперва пугливый, но потом-то я к нему привязался и вечно хвостиком бегал. Он для меня как старший брат был, причем самый лучший брат. И защитить мог, и совет нужный дать, если прижмет. Да, я был для него слишком уж мелким, тут не отнимешь, – Петр грустно улыбнулся. – Но у него больше никого не было. Как и у меня. А потому мы и стали друг для друга кем-то вроде уличной семьи. Помню, когда он школу бросил и работать стал, чтобы семье помогать, у нас совсем с деньгами плохо было. Так он то и дело продукты приносил, и мне что-то особенно вкусное.
Лера внимательно слушала, не перебивая. Руди и сам подался к ней немного теснее и его дыхание стало гораздо спокойнее. Казалось, весь этот неожиданный разговор о его семье дарил такой нужный покой. Петр долго молчал, глядя на Рудольфа.