– Почему ты так думаешь?– Рита изогнула бровь, свободной рукой стирая непрошенные слезы.
– Не думаю. Знаю. Он перед смертью просил меня заботиться о тебе, не оставлять совсем одну. Волновался, что ты толком не оправилась от смерти матери, а тут и он… Ну, Рита…– Рудольф растерялся, когда девушка утратила остатки самообладания и горько расплакалась, закрыв лицо руками.
Девушка сжалась в комочек на своем месте, ее трясло от эмоций. Узнать подобное об отце было для нее сродни открытию Атлантиды. Да даже если бы перед ней поставили самую престижную награду на планете, Рита не была бы так счастлива, как в этот горько–сладкий момент.
– Рудольф… Обними меня, пожалуйста? – выдавила она сквозь слезы.
Мужчина на мгновение совсем растерялся, но тело само пришло ему на выручку. Руди встал, притянул сестру к себе за руку и крепко обнял, позволяя ей выплакаться у себя на плече.
– Тише, сестренка… Тише, все хорошо,– он погладил ее по спине, отчего ладонь Алфёрова утонула в мягких темных волосах девушки. Рита плакала долго и со вкусом, будто все эти годы копила слезы для такого момента. Но она просто была счастлива. Наконец–то он признал, что она не ошибка. Что они семья!
А сам Алфёров испытал облегчение от того, что Рита согласилась выслушать его. И от того, что они наконец помирились. Он наблюдал за ней иногда через своих соглядатаев, и искренне желал, чтобы жизнь девушки сложилась лучше, чем у его сестры–двойняшки. Теперь он мог общаться с ней. Не так, как с Региной когда–то, но все же… Рита тоже его сестра. И его долг, как старшего брата, не оставлять ее больше одну против всего мира.
Когда Рита, наконец, успокоилась, им принесли первые блюда. Рудольф сел рядом с сестрой, чтобы помочь ей прийти в себя.
– Наверное, мне придется отойти в туалет, чтобы поправить макияж. Не хочу пугать детей красным носом,– сконфуженно улыбнулась Яковлева.
– Тут ты права… Я скажу Лере, чтобы они немного задержались там.
– Сомневаюсь, что это нужно. Им тоже надо поговорить, Гоша… Он давно хотел с ней встретиться, но боялся твоего гнева,– Рита ткнула брата в плечо и тот закатил глаза.
– Трусишка какой.
– Не будь к нему строг. И Рудольф… Ты тоже прости меня. Я не имела права вмешиваться в твою личную жизнь, и моя зависть и злость много нервов тебе потрепала… Мне жаль,– она осторожно выбралась из–за стола.
– Мне давно не за что прощать тебя. Но если тебе так будет легче, то прощаю,– Руди тепло улыбнулся и проводил сестру взглядом. Она ушла в уборную, а он пока написал смс жене.
“Мы поговорили. Теперь все хорошо.”
Алфёрова молча наблюдала за тем, как Гоша играет с детьми и горько улыбалась, когда вибрация прервала ее слегка мрачные мысли. Дети были от него в восторге и видеть то, как радостно что–то говорит мужчине Ромка было настолько сюрреалистично, что сердце сжималось от боли. А ведь этот человек своими руками едва не разрушил всю жизнь этого прекрасного мальчишки. А теперь?.. какой он сейчас?
Лере было тяжело признать, что она никогда не знала брата по–настоящему. Всю ее жизнь она видела перед собой лишь образ, который Гоша хотел ей показать и довериться ему сейчас было также нелегко, как и прыгнуть с обрыва. Но он, казалось, был совершенно таким же, как раньше.
“А мы пока еще нет. Но, кажется, я готова.” – написала она в ответ и сделала первый шаг в сторону игровой зоны. Гоша первым заметил ее попытку приблизиться и покачал головой, что–то сказал Роме, на что тот забавно отдал честь и дети быстренько убежали к столикам, за которыми можно было рисовать. Яковлев же подошел к ней и неловко улыбнулся.
– Рита сказала, что он увлекается живописью. Я попросил его дать Теме пару уроков, потому что он не особенно горит этим, но ему не хочется упасть в глазах вашей милой дочки, по этому…
Лера покачала головой.
– Ты изменился. В смысле… В моих глазах ты всегда был таким, каким стал сейчас, но теперь все по–настоящему. – сказала она, глядя ему прямо в глаза. Гоша внутренне сжался от ее слов, но решился сделать первый шаг.
– Лер, я… честно тебе скажу, я был дураком,– мужчина горько улыбнулся, подходя ближе к той, кого называл сестрой много долгих лет. Он и сейчас был бы не прочь вновь ее так называть, но не был уверен, что она согласиться на это после всего, что он натворил. – Когда ты родилась, я был совсем еще мальчишкой. Глупо, но я ужасно ревновал тебя к отцу. Он проводил с тобой столько времени, а потом я еще и выяснил правду… Мама сказала, когда мне было двенадцать. – он переплел пальцы, сжимая и разжимая их, чтобы не нервничать так сильно. – Тогда он ее чем–то ужасно сильно разозлил и она выпалила это, ты ведь знаешь, как она умеет.