И Лера поверила. Ведь брат никогда ее не обманывал.
Никогда.
Глава 9. Рудольф
С того дня, как Лера впервые переступила порог его дома, прошло почти полгода. Суровая зима подходила к концу, унося с собой не только крепкие морозы, но и длинные ночи. Да, март не был намного теплее февраля, но в воздухе все равно ощущались грядущие перемены. Рудольфу казалось, что нечто похожее происходило и в его доме.
Поначалу, все казалось привычным и простым. Девушка, пусть и не без косяков, постепенно влилась в общий распорядок его дома, не переходила грани дозволенного. Он мог за целый день увидеть Леру всего два раза за трапезой, и это было вполне в порядке вещей. Но потом начались странности.
Это случилось после того, как Лера призналась, что любит его творчество? Или же в тот день, когда она устроила праздник для Ромы и буквально вдохнула жизнь в давно закостеневший в рутине дом? Рудольф сам не знал ответа на этот вопрос. Еще и Ритина истерика после дня рождения Ромы… Все это заставило мужчину задуматься о природе собственного отношения к няне малыша. Оно менялось, и эти изменения напрягали его. Остаток года Алфёров всячески избегал этого странного чувства самым прямым и действенным способом – завалил себя работой и общался с Лерой сугубо по делу. Так было гораздо проще игнорировать тот факт, что ему нравится общение с ней.
А потом пришло время новогодних праздников, и он не удержался от давно возникшей в его голове затеи – подарил ей те книги из его цикла, которые она не успела дочитать, и свежую рукопись с рассказами. Мужчина сознательно сделал это перед собственным днем рождения, глупо надеясь, что ее реакция станет для него подарком. Однако ее все не было и не было. И он злился. На нее, и на себя самого, за то, что вообще решился на подобный шаг. Однако за день до Нового года Лера вдруг заговорила с ним о его книгах. Пусть и с опозданием, но реакция девушки стоила столь длительного ожидания. Рудольф купался в лучах ее восхищения и радости, в глубине души тщеславно желая получить от нее еще больше восторга. На этом подъеме он пообещал, что будет ей первой давать на прочтение рукописи с продолжением основного цикла книг. После он крепко пожалел об этом, ведь теперь ему было ничтожно мало общения за трапезой. Хотелось еще. Обсуждать с ней литературу, слышать ее голос, ее мысли и рассуждения… И просто чувствовать ее присутствие.
Подобные мысли были для него чем–то запретным. Рудольф не выдавал их ничем – ни словом, ни взглядом. Он надеялся, что она никогда не заметит его отношение к ней, и в тоже время отчаянно желал, чтобы заметила. Эти бессмысленные эмоции так раздражали, что он все чаще вспоминал Риту и ее треклятую мать.
Много лет назад, когда Рудольфу было от силы лет шесть, его мама тяжело заболела. Елена была очень доброй и сильной женщиной, утонченной и красивой. Отец любил ее безумно, и когда болезнь сразила ее, сделал все, чтобы спасти свою жену. Рудольф помнил, сколько врачей пришлось принять в их, обычно закрытом для посторонних, доме, сколько поездок за границу и бессмысленных процедур пережила мама прежде, чем стало ясно – лечение ей не помогает. Срок был отмерен. В тот вечер, когда об этом сообщили Борису, он позвал сына к себе.
– Рудольф, я скажу это тебе в надежде, что ты будешь сильным, – его голос дрожал, но был как всегда резок и тих, – мама умирает. И спасти ее больше нельзя. Придется жить с этим, и, пока она с нами, скрасить ее последние дни. Нельзя показывать, как нам больно. Ты меня понял?
Мальчик знал, что при отце плакать себе дороже. Хотя в это мгновение ему отчаянно хотелось разреветься, как раненому зверю, хотелось кричать и умолять отца не оставлять попыток спасти ее жизнь, Рудольф все же сдержался и кивнул, глядя на Бориса прямо, как тот всегда учил его.
– Я понял. Что мне делать? – он представил, что ноги приклеились к полу, чтобы не рухнуть от навалившегося на его плечи горя.
– Будь с ней рядом, – Борис подошел ближе к сыну. А после сделал то, чего никогда не делал до, и никогда не сделает после этого тяжелого дня. Он крепко обнял ребенка, зарылся носом в его густые черные волосы. Рудольф навсегда запомнил эти крепкие объятия, окутанные ароматом дорогого вина и сигарет. Его строгий, порой жестокий и непоколебимый отец дрожал, как одинокий лист на ветру, и прижимал мальчика к себе так, словно в нем искал точку опоры. Больше Рудольф никогда его таким не видел.
– Иди, Рудольф. Побудь с ней сегодня, порадуй ее.
Мальчик вышел из кабинета в полном смятении. Его первым порывом было побежать к Наташе или Милене, спросить их совета и помощи, но он не смог свернуть с пути в комнату матери ни на шаг. Оказавшись у нужной двери, Рудольф робко постучал.