Эти чувства сводили его с ума.
За всю свою жизнь Рудольф не испытывал подобного. Были увлечения в подростковом возрасте, мимолетные интрижки в юности, которые заканчивались в лучшем случае на одной ночи. Один раз была девушка, что претендовала на более серьезные отношения, но так как Рудольф не испытывал к ней никаких теплых чувств, и даже не пытался сдерживать свой характер, она довольно быстро исчезла из его жизни.
А Лера... С ней ситуация вышла очень сложной и запутанной. Симпатия, что возникла на почве ее трепетного отношения к Роме и ее восхищения творчеством Алфёрова, крепла так незаметно, так естественно, как медленно действующий яд. Теперь дозировка этого яда стала слишком сильной. Он чувствовал себя зависимым от нее, и здраво понимал, что отпустить, прогнать, стереть из своей памяти эту девушку не сможет. Если бы не опасность для ребенка... Если бы он мог снова доверять ей! Было бы гораздо проще окунуться в эту страсть с головой, забыть о границах, о нормах приличия, просто сдаться.
Увы, Рудольф не мог. С раннего детства он привык держать в себе все светлые или слишком сильные чувства в угоду отцовскому авторитету. Всплески эмоций всегда оборачивались для него наказанием, или же хуже – строгим запретом на любимые вещи.
Так что эти два проклятых месяца были для него сродни испытанию на прочность, и увы – его выдержка трещала по швам. Ведь теперь Лера стала настойчивее, и игнорировать ее стало гораздо сложнее. Он купил ей новый телефон в качестве компенсации за старый, и теперь она постоянно присылала ему фотографии и видео. Чаще, чем раньше, будто пыталась напоминать о себе в любой удобный момент. Это вызывало легкое раздражение и горечь, но было терпимо, а вот встречи лицом к лицу...
Например, во время ужина она с невероятной ловкостью находила повод заговорить с ним. Руди не до конца понимал, откуда в ее голове такой неиссякаемый поток идей – за весь октябрь она ни разу не повторилась, задавая ему разные вопросы. Чаще всего они касались Ромы и включали в себя попытки привязать малыша к разговору, так что Рудольфу приходилось отвечать, хотел он того или нет. Если мужчина пытался отмолчаться, то ребенок тут же устраивал ему допрос.
«Посему ты не овесяесь Ее, Па? Ты се есе ластоен?»
От подобных вопросов даже каменное сердце Алфёрова таяло, и он всякий раз отвечал на надоедливые вопросы няньки, чтобы успокоить мальчика. В конце концов мужчина заканчивал разговор угрюмым «мне надо работать» и уходил из-за стола, не доедая свой ужин. И это при его любви к вечерней трапезе! В такие моменты раздражение Алфёрова не знало границ, и он погружался в работу настолько, насколько в принципе был способен его уставший от самоконтроля мозг.
Помимо вопросов о ребенке, девушка пару раз напоминала Рудольфу о своей учебе. Он еще весной дал ей добро на поступление в вуз на заочную форму обучения с условием, что это не помешает ее работе. И теперь Лера использовала это, чтобы завязать диалог. То попросит выходной, чтобы подать документы или съездить в приемную комиссию, то какое-нибудь рекомендательное письмо, чтобы добрать баллов при поступлении, то еще какую-нибудь ерунду. Такие диалоги закрыть было проще. Алфёров просто давал ей запрашиваемое и замолкал.
Кроме того Рудольф частенько вспоминал треклятую поездку на базу отдыха. Не то чтобы ему хотелось это переживать заново, но образ Леры, растерянно смотревшей на него с лестницы, так и мелькал перед глазами, когда он сам меньше всего ожидал. Взять хотя бы момент чтения рукописи с ее поправками... Он вновь ясно увидел ее потерянные глаза, чуть приоткрытые в немом вопросе губы. Мысль о том, что ей было не все равно, посещала его слишком часто и была ну очень заманчива.
Вот только как много истины в его глупых фантазиях? Рудольф уверял себя, что у нее не может быть к нему никаких особых чувств. Лера зависит от него – он дал ей работу, за которую щедро платит, она искренне привязана к его сыну (если верить ей, конечно), здесь она ни в чем не нуждается и может помогать своему безмозглому брату. А любовь... Возможна ли при таком раскладе хотя бы надежда на нее? На взаимность от девушки, что не может отказать, если надавить на слабое место? Соблазн зачастую был велик, однако и тут на помощь приходил фантомный укор от Регины.
«Она бы не одобрила подобного. Да, сестра верила в любовь настолько, что фактически отдала за нее жизнь, но разве могла бы она поддержать меня, зная все? Если бы было возможно поделиться с ней мыслями, как когда–то... Она, возможно, поняла бы меня. Хотя бы поняла...» – думал Руди, глядя на портрет горячо любимой сестры-двойняшки.