до вышагивал Холуин, даря всем желающим сладкий ужас и трепетный восторг бытия. От этого видения становилось Степанычу ещё горче. Его силы таяли, а море внутри бушевало всё сильней. Дошло до того, что спасательная кружка выскользнула из его ослабевшей руки, старик обмяк, качнулся и задремал уткнувшись разгорячённым челом в сияющий чан. Степанычу снилось, что он идёт на шлюпке по бушующему заливу, а огромная стая чаек пикирует на него с высоты и прицельно гадит на голову серыми тыквами. Они ложились всё ближе и ближе. Старик пытался увернутся от них, сманеврировать, но спасения не было. Тыквы падали ему на плечи, ударяли в грудь, колотили по спине и в конце концов переполняли лодку, так что она начинала разламываться и тонуть. Из последних сил Степаныч схватился окоченевшими пальцами за обломок шлюпки, как вдруг огромная тыква ударила его прямо в лицо. В глазах у старика вспыхнул оранжевый свет и он начал тонуть… - На абордаж! – хрипло заорал Степаныч, вскакивая с пола и хватаясь одной рукой за рассечённую при падении с табуретки скулу, а другой за нож. – Уничтожу! Увидев на своей ладони кровь, старик взвыл как дикий зверь и ринулся на улицу. Его целью была проклятая тыква. Он намеревался с разбегу пнуть её сапогом так, чтобы она раскололась на миллиард частей. Однако, в реальности, сапог скользнул по крутому боку серого чудовища и Степаныч со всего маху нырнул в крыжовник, пролетел его колючие недра насквозь и вспахал носом землю позади. - Убью, паскуда, - заверещал он не своим голосом и выхватил нож. – Расчленю!.. До основания!.. Вскочив на четвереньки, Степаныч, как опытный фехтовальщик, крадучись приблизился к противнику, сделал полукруг, продемонстрировал несколько молниеносных финтов, а после нанёс серию расчётливых ударов, рассчитывая рассечь мерзкую гадину на составляющие. Но не тут то было… Верный клинок хоть и проткнул пару раз толстенную шкуру тыквы, всё же не смог нанести её значимых повреждений, а на последнем ударе и вовсе сломался. Схватка начала приобретать экзистенциональные черты... Пена выступила на губах Степаныча. Он отпрянул и встал на ноги. Его глаза побелели, сердце сжалось, а руки затряслись смертоубийством… Издав леденящий душу вой человека превращающегося в волка-оборотня, Степаныч ринулся в сарай и стал расшвыривать его гнилые внутренности в поисках гигантского ржавого колуна, которым можно было расчленить мамонта... Хлипкое сооружение трещало по всем швам и грозило обвалиться, но Степаныч обезумел. Он рвал и метал, силясь вырвать из ржавых недр металлолома намертво застрявший колун и обрушься ему сейчас на голову крыша, он едва ли бы это заметил. К счастью, сарай уцелел и пока Степаныч делал небольшой перерыв, собираясь с силами для новой атаки, ему на глаза попалась невесть сколько валявшаяся на верхней полке литровая банка автоэмали восхитительного оранжевого цвета… При виде неё, взгляд Степаныча приобрёл осмысленный оттенок. Точно Робинзон Крузо увидевший следы человеческих ног на песке, он долго вглядывался в этикетку, не веря своим глазам, а затем его лицо осветилось счастливой догадкой, стерев каинову печать. Старик бережно прижал свою находку к груди и вышел на улицу. Обломком ножа он проворно вскрыл крышку и убедился, что краски внутри более чем достаточно, особенно если добавить растворителя. - Что, крысюга толстогузая, думала всё, уела?!! – зловеще усмехнулся старик и побежал в дом за новым ножом. Старик трудился два часа кряду, делая перерывы лишь на богатырский глоток самогона и свежую папиросу. Первым делом он срезал тыкве верх и не без изощрённого удовольствия, выпустил её внутренности к своим ногам. Далее, в меру своего умения и фантазии, он вырезал тыкве пару глаз в виде пятиконечных звёзд, широкий нос и жуткую пасть с десятком кривых зубов. Результат приятно удивил его самого. Старик даже подбоченился. - Шедевр, ёлки моталки, - весело бубнил он себе под нос, разглядывая тыкву со всех сторон. – Куинджа, мать её… Айвазовский… Единственное, что смущало старика, так это вырезанные сгоряча пятиконечные звёзды. Тут он явно дал маху. Крамола была налицо. Он даже хотел переделать их на круги, но затем его осенило. Степаныч крепко ухватил нож и одним махом исправил досадную оплошность, добавив каждой звезде по дополнительному лучику… Теперь всё было идеально. Красил тыкву Степаныч уже в темноте, при свете большого костра. Укрепив тыкву на черенке от лопаты, старик щедро покрыл своё творение тремя слоями оранжевой эмали и был несказанно доволен итогом проделанной работы. Тыква вышла яркая и ужасная, как и полагается. - То-то, суки… - ласково шептал он, ставя на костёр здоровенную сковороду и поочерёдно запуская в неё кусок истёртого сала, гору лука и десяток яиц. - Не на того напали, коекакеры… Смухлевать удумали, черти средиземноморские!.. Шиш вам да камыш!.. Моряка не проведёшь!.. Моряк – всему голова!.. Будет вам, поганцам, и Холуин и Пасха, от края и до края!.. Обстоятельно перекусив, Степаныч, окрылённый победой и самогоном, стал рыскать по дому в поисках костюма. Наскоро перебрав свой скромный гардероб, он остановился на старинном овчинном тулупе, который много лет болтался без дела под лестницей. Степаныч вывернул его наизнанку, подпоясал багровым шарфом и покрутившись у зеркала удовлетворённо крякнул. Оставалось найти подходящий случаю головной убор, но тут дела были плохи. Маски сварщика у Степаныча к его великому сожалению не оказалось, дырявая фетровая шляпа показалась ему нелепой, а засаленная лыжная шапочка – смешной. Он попробовал украсить голову паклей, сделать тюрбан из прокисшего полотенца и даже приладить жёлтый пластмассовый ламповый абажур – всё было тщетно. - Сионисты медвелапые, - кручинился старик, судорожно глотая новую порцию алкоголя и чувствуя в теле разгорающееся пламя. – Не бывать такому, чтобы моряк в грязь лицом промахнулся!.. Лопну, а что-нибудь придумаю… Время ещё имеется… Под временем Степаныч имел ввиду извечные вечерние посиделки в сторожке, куда иногда заглядывала и его бессердечная зазноба Катька-паучиха. Привлекательности в ней давно уже никакой не наблюдалось, но старые раны давали о себе знать. Старик жаждал реванша и сегодня, он чувствовал это всеми струнами своей разгоряченной души, был тот самый день, упустить который было категорически нельзя. - Пан или пропал, - ревел Степаныч, мечась по дому, поминутно глядя на часы. – Свистать всех матом! Рубите кингстоны! Через четверть часа необходимо было отчаливать, но головной убор по прежнему отсутствовал, делая его образ не полным. Вдруг старик ахнул и звучно хлопнул себя по лбу. Как он мог забыть?! Ну конечно же! Он бросился на второй этаж, разверз антресоли и явил н свет божий то, что было нужно… - Ну, я вас уконтропупю, - радостно рычал Степаныч, прилаживая скотчем у зеркала подарок судьбы на голову. – Ну, вы у меня ахнете!.. Я вам, пустельгам, покажу взятие Берлина!.. Век у меня этот Хуивин помнить будете, полёвки свинохвостые!.. Ровно в 21:00 Степаныч опрокинул последнюю кружку самогона в своё нечеловеческое величие и шумно покинул порт приписки. Тьма преклонялась и расступалась перед ним как льды перед атомным ледоколом. В левой руке старик держал черенок лопаты с насаженной на него тыквой в глубине которой тлел огрызок свечи. В правой - сжимал импровизированный факел взятый по наитию из остатков костра. Вывернутый тулуп придавал ему сходство с сатиром, а венчавшие седую голову заплесневелые оленью рога довершали чудовищный образ древнего лесного божества. Какие-то тени появлялись на его пути и таяли во мраке, псы поднимали вой и даже звёзды на миг остановили свой бесконечный хоровод, чтобы узреть невиданное земное таинство. Огненный дух мщения шагал по застывшим улицам садового товарищества и сонмы ведьм и болотных демонов роились за его спиной, не решаясь приблизиться к ужасающему Холуину, неистовому королю осени. Степаныч безостановочно прошествовал весь путь до сторожки и лишь у её окна ненадолго замер. За грязным стеклом маячило несколько фигур, среди которых он узрел и Катерину. Дьявольский огонь вспыхнул в его бесшабашных глаза. Старик поправил рога, раздул тлеющий факел и дал как следует разгореться огарку свечи в тыкве. Затем, жуткой тенью он бесшумно скользнул в полуоткрытую дверь сторожки и выкрутил пробки на счётчике в прихожей. Он дождался когда первая волна паники в гостиной утихнет и лишь когда сторож открыл дверь в прихожую, чтобы узнать в чём дело, Степаныч демонически расхохотался и двинулся вперёд... Визг оглушил его и едва не погасил пламя. Комната наполнилась беспорядочными криками, глухими ударами и громкими стонами. Катерина визжала не переставая, как морская сирена в тумане. Её голос наполнял пространство упругими волнами, так что Степанычу приходилось шагать вперёд точно ему в лицо бил штормовой ветер. Впоследствии, некоторые очевидцы утверждали, что стекло в сторожке лопнуло именно от визга, за несколько секунд до того, как перепуганный сторож сиганул в него головой вперёд и вылетел на улицу… Однако Степаныч не унимался. Он кричал, выл, хохотал и топал ногами, не замечая, что не до конца просохшая краска вспыхнула и зловещая тыква превратилась в чудовищный огненный шар со стекающим с кривых зубов и падающим на пол адским пламенем… Когда полыхнула первая занавеска и огонь заскользил по т