у и поочерёдно запуская в неё кусок истёртого сала, гору лука и десяток яиц. - Не на того напали, коекакеры… Смухлевать удумали, черти средиземноморские!.. Шиш вам да камыш!.. Моряка не проведёшь!.. Моряк – всему голова!.. Будет вам, поганцам, и Холуин и Пасха, от края и до края!.. Обстоятельно перекусив, Степаныч, окрылённый победой и самогоном, стал рыскать по дому в поисках костюма. Наскоро перебрав свой скромный гардероб, он остановился на старинном овчинном тулупе, который много лет болтался без дела под лестницей. Степаныч вывернул его наизнанку, подпоясал багровым шарфом и покрутившись у зеркала удовлетворённо крякнул. Оставалось найти подходящий случаю головной убор, но тут дела были плохи. Маски сварщика у Степаныча к его великому сожалению не оказалось, дырявая фетровая шляпа показалась ему нелепой, а засаленная лыжная шапочка – смешной. Он попробовал украсить голову паклей, сделать тюрбан из прокисшего полотенца и даже приладить жёлтый пластмассовый ламповый абажур – всё было тщетно. - Сионисты медвелапые, - кручинился старик, судорожно глотая новую порцию алкоголя и чувствуя в теле разгорающееся пламя. – Не бывать такому, чтобы моряк в грязь лицом промахнулся!.. Лопну, а что-нибудь придумаю… Время ещё имеется… Под временем Степаныч имел ввиду извечные вечерние посиделки в сторожке, куда иногда заглядывала и его бессердечная зазноба Катька-паучиха. Привлекательности в ней давно уже никакой не наблюдалось, но старые раны давали о себе знать. Старик жаждал реванша и сегодня, он чувствовал это всеми струнами своей разгоряченной души, был тот самый день, упустить который было категорически нельзя. - Пан или пропал, - ревел Степаныч, мечась по дому, поминутно глядя на часы. – Свистать всех матом! Рубите кингстоны! Через четверть часа необходимо было отчаливать, но головной убор по прежнему отсутствовал, делая его образ не полным. Вдруг старик ахнул и звучно хлопнул себя по лбу. Как он мог забыть?! Ну конечно же! Он бросился на второй этаж, разверз антресоли и явил н свет божий то, что было нужно… - Ну, я вас уконтропупю, - радостно рычал Степаныч, прилаживая скотчем у зеркала подарок судьбы на голову. – Ну, вы у меня ахнете!.. Я вам, пустельгам, покажу взятие Берлина!.. Век у меня этот Хуивин помнить будете, полёвки свинохвостые!.. Ровно в 21:00 Степаныч опрокинул последнюю кружку самогона в своё нечеловеческое величие и шумно покинул порт приписки. Тьма преклонялась и расступалась перед ним как льды перед атомным ледоколом. В левой руке старик держал черенок лопаты с насаженной на него тыквой в глубине которой тлел огрызок свечи. В правой - сжимал импровизированный факел взятый по наитию из остатков костра. Вывернутый тулуп придавал ему сходство с сатиром, а венчавшие седую голову заплесневелые оленью рога довершали чудовищный образ древнего лесного божества. Какие-то тени появлялись на его пути и таяли во мраке, псы поднимали вой и даже звёзды на миг остановили свой бесконечный хоровод, чтобы узреть невиданное земное таинство. Огненный дух мщения шагал по застывшим улицам садового товарищества и сонмы ведьм и болотных демонов роились за его спиной, не решаясь приблизиться к ужасающему Холуину, неистовому королю осени. Степаныч безостановочно прошествовал весь путь до сторожки и лишь у её окна ненадолго замер. За грязным стеклом маячило несколько фигур, среди которых он узрел и Катерину. Дьявольский огонь вспыхнул в его бесшабашных глаза. Старик поправил рога, раздул тлеющий факел и дал как следует разгореться огарку свечи в тыкве. Затем, жуткой тенью он бесшумно скользнул в полуоткрытую дверь сторожки и выкрутил пробки на счётчике в прихожей. Он дождался когда первая волна паники в гостиной утихнет и лишь когда сторож открыл дверь в прихожую, чтобы узнать в чём дело, Степаныч демонически расхохотался и двинулся вперёд... Визг оглушил его и едва не погасил пламя. Комната наполнилась беспорядочными криками, глухими ударами и громкими стонами. Катерина визжала не переставая, как морская сирена в тумане. Её голос наполнял пространство упругими волнами, так что Степанычу приходилось шагать вперёд точно ему в лицо бил штормовой ветер. Впоследствии, некоторые очевидцы утверждали, что стекло в сторожке лопнуло именно от визга, за несколько секунд до того, как перепуганный сторож сиганул в него головой вперёд и вылетел на улицу… Однако Степаныч не унимался. Он кричал, выл, хохотал и топал ногами, не замечая, что не до конца просохшая краска вспыхнула и зловещая тыква превратилась в чудовищный огненный шар со стекающим с кривых зубов и падающим на пол адским пламенем… Когда полыхнула первая занавеска и огонь заскользил по торчавшей меж брёвен пакле, визг перешёл в мерный вой. Катерина вскочила со стула, низко наклонила голову и бросилась к выходу. Как бешенная лосиха она сбила Степаныча с ног и выскочила на улицу, а следом метнулись остальные. Их лица были застывши точно маски, а глаза белы как у варёной рыбы. Несмотря на звериный таран, Степаныч не потерял самообладание. Он проворно откатился в сторону и дал погорельцам выскочить наружу. Затем он вскочил на ноги, вышвырнул факел и горящую тыкву наружу, сорвал и растоптал охваченную пламенем занавеску и никем не узнанный, растаял в ночном мраке, унося взятые в качестве трофеев почти полную бутыль вина и большой круг колбасы. Нет смысла описывать то, что творилось в сторожке после его ухода и какие невероятные истории много лет ходили потом по дачам. Легенда про огненного призрака болот явившегося 31 октября в сторожку на пьяный шабаш пережила многих: и бросившую с того вечера пить Катерину, и ставшего несильно заикаться Кузьмича, и всех его перепуганных гостей, и самого Степаныча. Но не будем забегать вперёд так далеко! Сейчас, сияющий виновник торжества сидел у старой водонапорной башни, прихлёбывал из горлышка кагор и закусывал его вкуснейшей чайной колбасой. Он уже успел снять рога и вывернуть тулуп наружу, так что теперь был совершенно практически неразличим в темноте. Время от времени со стороны участков до него доносились какие-то крики и тогда Степаныч от души хохотал, уткнувшись счастливым лицом в мягкий овечий ворот.