Сюжет «Моей ночи у Мод» прямо кричит о своей симметрической обращенности вспять. Жан-Луи положил глаз на блондинку Франсуазу, на первый взгляд — добродетельную прихожанку, он уже решил, что женится на ней, хотя еще ни разу с ней не разговаривал. В этот момент он встречает Мод, брюнетку, типичную соблазнительницу, которая хочет с ним переспать, но он умудряется выдержать искус. Однако утром, уйдя от Мод, Жан-Луи замечает Франсуазу, подходит к ней (она паркует свой мотоцикл) и, набравшись храбрости, делает то, чего, по собственным словам, никогда еще не делал с незнакомками на улице: заговаривает с ней. Как и в случае с Мод, ему предстоит провести ночь под одной с Франсуазой крышей, однако не с ней. В итоге он действительно женится на Франсуазе, а потом, когда пять лет спустя они случайно встречаются с Мод на пляже, обнаруживает по чистой случайности, что жена его когда-то была любовницей мужа Мод. Более того, именно Франсуаза могла стать причиной того, что Мод развелась.
Там, на пляже, Жан-Луи едва на признаётся жене, что в то утро, когда впервые с нею заговорил, он только что покинул квартиру Мод. Однако перед тем, как он это скажет, его вдруг посещает прозрение: при встрече на пляже Франсуазу смутило не то, что она в итоге может что-то узнать про мужа и Мод. Ее смутило нечто другое, и симметрическое обращение вспять и двойное отступление здесь — чистая стилизация. Он смотрит на жену и понимает, что в этот миг она догадалась о том, о чем он сам только что догадался касательно нее. В фильме ничего не сказано напрямую, однако догадки достаточно прозрачны. Франсуаза и Мод спали с одним и тем же мужчиной, и мужчина этот был мужем Мод. В жизни их удвоение попросту обращено вспять; в искусстве оно скорректировано.
Совершенно авантюрная природа этого потока прозрений по ходу множественных отступлений, которые настигают мужа и жену в тот день на пляже, говорит о том, что методическим образом до истины никогда не докопаешься; ее можно лишь перехватить, похитить, а значит, она всегда нестабильна, подлежит опровержению и пересмотру. Прозрение относительно некой вещи может оказаться истинным или ложным — это нам известно. А вот прозрение относительно прозрения всегда некоторым образом искусственно и, соответственно, несет на себе отпечаток формы. В случае Ромера мы оказываемся в мире, где осознание, подобно желанию, совпадению, мышлению, диалогу, постоянно осознаёт само себя, а следовательно, является стилизацией.
Когда в начале фильма двое друзей сидят в кафе, они, как и почти все персонажи фильмов Ромера, извлекают особое самодостаточное наслаждение из того, что темой их оживленной беседы становится происходящее с ними в этот самый момент. В нашей встрече есть какой-то смысл или это просто удача? Поскольку ответа на этот вопрос не существует, приходится предположить — и тут мы вновь идем за Паскалем, — что за совпадением должен стоять какой-то смысл, если не в бытовом, привычном разрезе, то хотя бы в рамках художественной условности — например, в рамках фильма. Как дороги нам моменты, когда в цепочке случайных совпадений мы вдруг прозреваем действия всеведущего разума, который выстраивает — или, говоря словами Пруста, организует в определенном порядке события нашей жизни, так что поражает не только их сочленение, но и отклик одного на другое, что и есть призрак смысла. Что может быть прекраснее, чем обнаружить в реальном повседневном скучном бессобытийном существовании легкое касание самого великого фокусника, который помещает нашу жизнь в рамки искусства? Такое случается только раз-другой за всю жизнь и носит название чуда.