Хлоя, или Полуденный непокой
Последний раз «Любовь после полудня» я видел в кинотеатре в феврале 1982 года. Потом — бесчисленное число раз по телевизору и на экране компьютера. Тем не менее все эти просмотры на маленьком экране не произвели на меня впечатления и смешались в своего рода неоформленную массу. Может, не нужно было смотреть фильм столько раз; ни одного домашнего просмотра я толком не запомнил. Возможно, тому есть объяснение. На экране компьютера фильм можно пристально изучать, но он не проникнет ни в жизнь твою, ни в воображение. Чтобы фильм сотворил с тобой то, что ему сотворять положено: вытащил тебя из собственного тела и взял взаймы твою жизнь, — он должен полностью тобой завладеть, полностью тебя зачаровать в большом темном зале.
Последний просмотр я помню очень отчетливо, потому что в тот день я потерял работу — именно поэтому и удалось пойти в кино в середине буднего дня. Я позвонил женщине, в которую уже четыре года был безнадежно влюблен, и мы вдвоем отправились в нью-йоркское отделение Французского альянса. На ней были сапоги, шаль и духи «Опиум». В кинозале мы встретили моего отца с друзьями; они уже посмотрели тот же фильм, несколько раньше. Я обрадовался возможности наконец-то их друг другу представить: ее назвал своей знакомой, потому что именно знакомой она и была. Она знала, что я все еще люблю ее, знал это и мой отец, знал даже человек, которого тоже уволили тем же утром: он был моим лучшим другом и остался им, даже когда на ней женился.
Четыре года назад я пытался ее соблазнить, но она меня отвергла — очень резко. Два года спустя уже она пыталась меня соблазнить; я, к собственному стыду, понял, чтó случилось, только когда три дня спустя она объяснила все напрямик — cказав, что теперь уже слишком поздно. От этого я так и не оправился. Наверное, не оправились мы оба. И вот мы в кино — бывшие любовники, так и не ставшие любовниками, вынужденные стать знакомыми, что нам решительно ни к чему, но при этом без попыток — хотя, полагаю, не без желания — что-то изменить. Видимо, предложить друг другу мы могли одну только дружбу. Видимо, нам выпал какой-то несчастливый зазор между вероятностью, которая так и не осуществилась, и возможностью, неспособной осуществиться.
Смотреть фильм с ней мне было неловко. Смотреть в послеполуденные часы фильм про час после полудня. Я подумал: она, наверное, думает, что это про нас. Сюжет — проще некуда. Женщина по имени Хлоя однажды без всякого предупреждения приходит на работу к Фредерику. У них много лет назад был общий друг, они почти не знакомы. Он не слишком доволен ее появлением, но ведет себя с отстраненной любезностью. Через несколько дней она приходит снова — можно подумать, он ее приглашал. Идут недели, появляется она часто, и Фредерик — он счастливо женат — в результате начинает подумывать о чем-то большем, чем просто дружба с Хлоей, вот только не знает, как об этом попросить, не скомпрометировав себя, да и вообще не уверен, что ему нужна ее дружба, а уж тем более секс без всяких обязательств, который она явно ему предлагает. Возможно, ему и вовсе ничего от нее не нужно. Он, однако, оказывается в неловком положении человека, которому положено чего-то хотеть, но он ничего не хочет и не может себя заставить ей об этом сказать, тем более что иногда ловит себя на том, что все-таки хочет.
Помимо прочего, для меня этот фильм, как на тот момент и все фильмы Ромера, рассказывал не про друзей, которые могли бы стать любовниками, и не про любовников, которые предпочли бы остаться друзьями: то было исследование некоего аморфного состояния, прекрасно мне знакомого, а именно — натянутого и часто неловкого межеумья, которое часто возникает между дружбой и сексом, когда не хочется сдвигать ситуацию в одну сторону, но при этом нет ни стремления, ни толчка сдвигать ее в другую. Есть, возможно, и третий вариант, но он не имеет названия, и никто не знает, где и как его искать.
Для нас попытка хоть как-то коснуться предмета нашей невнятной дружбы, изложить ее историю, ее неловкие извивы и даже оставленные ею синяки стала бы слишком ромеровским ходом. Видимо, сам того толком не зная, я повел ее смотреть этот фильм в надежде (в которой сам себе не признался), что фильм все скажет за меня, подтолкнет ситуацию, заставит нас раскрыться, прервать молчание — может, даже спровоцирует кризис. Не случилось. Мы сами не позволили.
В результате оказалось удобнее и безопаснее игнорировать подлокотник кресла в кинотеатре, на котором локти наши соприкасались в темноте. Один взгляд — и мы оба поняли, почему притихли.