Известие слегка обеспокоило Кэннона, но не более.
- И чего же ты хочешь?
- Охраняй то, без чего не совершится колдовство - девственницу, прочимую в секретарши богу.
Надменно выпятив губу, Кэннон отрицательно покачал головой.
- Моя профессиональная гордость не позволяет заниматься благотворительностью. Я, пожалуй, пойду. Прощай, старая половая тряпка.
- Стой! - взвыл Пердолиус. - Так и быть, я заплачу тебе своими скромными сбережениями, заплачу ради того, чтобы жил этот прекрасный мир! - он развел руками и опрокинул на пол кувшин.
- Вот это уже лучше. Где эта, как ее, девственница?
- Здесь.
Вонючий теплый воздух застрял в горле троммелийца.
- Она что, грудная дочь одной из шлюх?
- Нет. Вон она.
Дрожащий палец старика указал в сторону одной из шумных компаний. Разгоряченные йогуртом дуранцы мяли волосатыми ручищами телеса десятка девиц. Пердолиус указывал на одну из них, с полной тяжелой грудью и длинными ногами. Из одежды на ней было рваное полотенце, обернутое вокруг бедер, и толстый слой косметики. Какой-то остроносый дуранец удивленно ощупывал ее бюст, словно не веря, что эта штука может расти от подмышек почти до самого пупка. Девица пьяно хихикала.
- Пожалуй, ты допился до второго пришествия Политры, старый прокефиренный огурец. Я пойду.
- Стой! - старик впился в ее рукав. - У меня есть заверенная нотариусом справка коновала, подтверждающая девственность.
- Подделка.
- Посмотри! - старик вновь указывал пальцем. Дуранец повалил девицу на стол и порывался содрать с нее полотенце. Та вдруг издала хриплый истошный вопль, тело ее затряслось в безумных судорогах. Колено врезалось между ногами дружка, второе отбросило его прочь. Руки, немыслимо извиваясь, разбрасывали остатки еды и питья.
- Судороги девственности, - нравоучительно пробормотал Пердолиус. - Ее мама подарила ей эту предохранительную штуку на двенадцатилетие. На четырнадцатилетие она нанесла маме семнадцать ножевых ран и выбросила тело в канаву. Теперь мучается.
Первое поползновение Имхалая etc.
Ошарашенные дуранцы увели своих менее предохраненных девиц наверх, в комнаты. Кэннон и его новый наниматель подошли к неудачливой потаскушке, которая, сидя, приходила в себя.
- Здравствуй, Чиччочелла, - сказал старик сладеньким голоском.
Она взглянула на него мутными полубезумными глазами, но ответить не успела. В харчевню, с треском расшатывая косяки гигантскими плечами, ввалились семь громил. У одного не было уха, у второго - носа, у третьего - глаза, у четвертого - верхней губы, у пятого - волос, у двух были шрамы: у одного - от левого виска до правой скулы, у другого - от правого виска до левой скулы.
- Это она? - просипел безухий.
- Она, - ответил кривой.
Видно было, что говорят они с трудом: лбов у них почти не было - брови, потом сразу макушка. Все семеро дружно вынули разномастные мечи, отчего харчевня наполнилась скрежетом. В зловещей тишине, нарушаемой лишь слабыми стонами запинаных до полусмерти уморышей, громилы тяжело протопали к застывшей троице. Небрежно поведя мечом, кривой отодвинул прочь Пердолиуса, пробормотав при этом: "Подвинься, папаша." Безухий протянул изогнутый, тускло-синий меч дуранской ковки к Чиччочелле:
- Пойдешь с нами, а то зарежу!
Демонически рассмеявшись, Кэннон бросил ему:
- Не торопись, порождение хромой кобылы. Она - под моей защитой.
Безухий непонимающе нахмурился, пробуя рассмотреть источник звука, но огромное, покрытое бугристыми мускулами плечо помешало ему это сделать. Смелый молодой варвар доставал ему макушкой до подмышки. Однако это не смущало троммелийца. Железной, тренированной на многочисленных фестивалях барабанного боя, рукой он схватил противника за запястье. Элегантным движением кисти сломал руку противника, вырвал его меч и отбросил в сторону извивающееся от боли тело. Одноглазый, тяжело пыхтя, размахнулся своим клинком. Троммелиец, ловко передвинув свои толстые ляжки, пихнул его животом. Громила отшатнулся, наступил на валявшийся в грязи кусок сала, поскользнулся и намертво впечатался в слой дурно пахнущей жижи. Двое напали на Кэннона сзади. Они занесли огромные мечи над головами. Меч, подхваченный молодым варваром у противника, пропел в воздухе песню смерти. Как темная молния в серой ночи мелькнул он, нанося раны. Пока безгубый и безносый собирались опустить свое оружие, Кэннон вырезал на их животах по кругу, перечеркнутому скрещенными чертами - стилизованному изображению барабана. Мечи висельников с грохотом упали на столы, а трупы рухнули в грязь, обильно смоченную кровью и украшенную горками сизо-красных кишок. Лысый громила сделал шаг вперед, занес меч над правым плечом. Молодой варвар не колебался ни секунды. Он перебросил меч из руки в руку и обратно, сделал сальто вперед, три раза отсалютовал, зевнул, почесал под мышкой и пронзил врага в красивом выпаде. Длинный скос его меча пробил кольчугу толщиной в палец, дубленую кожаную куртку, перемолол ребра, разрезал кишки и печень, вышел наружу и застыл, весь перемазанный кровью. Кряхтя, Кэннон с трудом поднял ногу, чтобы упереться ею в труп. Тот, однако, упал на колени, чем значительно облегчил ему это дело. Уперевшись сапогом в бедро, молодой варвар вырвал меч из раны. При этом он не рассчитал и дернул слишком могуче, из-за чего уселся в грязь. Меч его отлетел прочь. Одновременно два негодяя двинулись в атаку.
- Вы что, братья? - насмешливо спросил их Кэннон. Те непонимающе переглянулись. Выверенными и точными движениями умелые руки троммелийца передвинули со спины на живот барабан. Он сорвал чехол и вынул палочки. Когда двое убийц были уже рядом и готовились нанести смертельные удары, их встретила завораживающая, пугающая своим ритмом дробь. Мясистые тела в ужасе затрепетали в такт гремящим ударам, а глаза висельников наполнились страхом.
- Троммелиец! Политра, спаси нас! - завыли они, сжали огромными ручищами крошечные головы и выбежали прочь.
Харчевня взорвалась громом аплодисментов. Жирная дочь хозяина выбежала из кухни, чтобы прицепить на грудь героя деревянную звезду чемпиона мира в тяжелом весе и чмокнуть в щеку измазанными бараньим салом губами. Потрясая сжатыми в победном жесте кулаками, Кэннон вырвался из ее удушающих, пропитанных запахом пота объятий на свежий зловонный воздух улицы. Пердолиус и Чиччочелла вышли следом. Поглядев на темнеющее вечернее небо, молодой варвар небрежно заметил:
- Нужно где-то переночевать.
- Да-да, я живу в таверне "Хрюкающая колбаса". Там сниму комнату и вам! радостно сказал старик, чересчур крепко прижимая к себе теплый мягкий бок девушки. Та тряслась от возбуждения.
- Кто были те люди? - хрипло спросила она. - Они хотели меня изнасиловать?
- Мм, почти что.
- И почему они не сделали это?
- Не знаю. Наш друг Кэннон пытался заставить их, но они сбежали.
- Ах, раздери их Разенхренц! Негодяи, что им стоило... - девица разразилась пьяными кефирными слезами. Кэннон быстро продал трупы сдохших собак на мясо хозяину харчевни (за два медяка), подобрал те фрагменты порнографической упряжи, которые не успели украсть, и побежал следом за обнявшейся парочкой.
Имхалай топает ногами, Сесе-пупе хлопает в ладоши.
В замке Гадда, вросшем в пустыню Шема, в темных подвалах, так глубоко спрятанных под землей, что вместо сухой пыльной жары в них царила влажная прохлада, бесновался Имхалай, он же Каламбуй, он же Багалай.
- О, забери их Хрем! Лучшие боевики Йогуры не смогли взять жалкую шлюху... то есть девственницу. Я не могу ждать, желание власти свербит у меня в заднице.