— А что я могу?! Что я один сделаю?! — Джон просто начал кричать.
— О, потише. Пойми, иногда и один в поле воин, — тон его стал как бы понимающим.
— Давай поставим вопрос по-другому, допустим, ты собрался выразить свой протест. Скажи мне, Джон, насколько далеко ты готов зайти?
— Если я буду уверен, что мои усилия принесут хоть каплю справедливости, я пойду до конца… — этот тон заставил Генри ему поверить.
Генри закурил, встал и начал ходить между рядами, что-то обдумывая. Он вернулся из своих мыслей и сказал:
— Пей и поехали, — при этом его лицо засветилось в зловещей улыбке.
Они сели в машину и куда-то ехали, но Генри ничего не говорил, лишь настукивал пальцами по рулю какую-то мелодию. Они заехали в гараж, Генри не было несколько минут, потом появился с канистрой и большим пакетом, сел в машину и они снова ехали, молча, но теперь, помимо постукиваний по рулю, добавились слова... Песня была вроде как о войне и каких-то солдатах, что-то из этой стихии. Впереди виднелся контроль, но Генри свернул в частный сектор. Да, репертуар его песен невелик, подумал Джон. Вот они уже едут по полю, и прям посреди поля Генри остановился и сказал:
— Выходи! — это больше походило на команду, нежели на просьбу.
Джон вышел, тот копошился в багажнике и вдруг кинул в него кучей тряпок с очередной командой: надеть. Джон развернул, это был черный спортивный костюм и маска... Он спросил:
— Зачем это?
— Может тебя отвезти домой? — ехидно ответил Генри.
Джон стал переодеваться, Генри был в таком же костюме. Джону досталась канистра, а Генри нес какой-то ковер. Спустя минут двадцать — и они были у забора с колючей проволокой. Генри накинул ковер и перелез, Джон перекинул канистру и через пару секунд стоял возле Генри.
— Идем тихо, смотри под ноги и молчи, — Генри двинулся вперед.
Джон волочил канистру, его трусило, он не знал, куда и зачем они идут, но забор с колючей проволокой — точно плохой знак. Он понимал, что, скорей всего, будет что-то гореть с помощью бензина, но причинит ли это кому-то вред? Он не хотел навредить никому физически, даже из мести. В его понимании это было неправильно, насилие — не выход.
Джон собрался с мыслями и сказал:
— Генри! Объясни мне, что именно мы собираемся сделать, или я иду домой!
— Как что? В честь своего протеста ты совершишь на лужайке ритуальное самосожжение одного члена из парламента! Идет?
У Джона отпала челюсть.
— Та ладно, малой, шучу, никто не пострадает, — с ухмылкой добавил Генри. — Но если ты еще раз издашь звук, я заберу свои слова обратно... о пострадавших.
Через несколько минут они сидели в кустах, перед ними стоял дворец, перед его центральным входом было припарковано три автомобиля. Генри дал указания:
— Действуем быстро. Видишь тот кабриолет? Он — наша цель. Твоя задача — вылить всю канистру в салон... Я поджигаю, понял? И еще, как только вылил все, беги к моей машине со всех ног, я буду сзади.
Джон кивнул. Так его еще не трусило, он лил бензин, но канистра казалась ему бездонной... Все, он бежит, так быстро он еще не бегал: забор просто перелетел, еще пара минут — и он возле машины… Но Генри нет, пять минут, десять, что делать? Идти за ним? Тут показался хекающий силуэт, он уже больше шел, чем бежал, и показывал жестом, чтобы Джон садился в машину. Они уже едут, почти отдышались, Генри выдал:
— Джонни, ну ты прям гепард, — машину залило смехом.
Так Джон вступил в ряды подпольного движения…
Свобода
Революция была молниеносна. Никто из действующих политиков и не мог представить, что она возможна, ведь меры по выявлению внутренних врагов принимались постоянно. События были настолько стремительными, что они были уже не в силах это остановить. Режим пал за несколько дней, высшее руководство пыталось покинуть страну, но у них не вышло. Очень много достойных людей лишились жизни ради свободы остальных. Весь парламент, все их заместители, правые и левые руки были взяты под стражу, каждый, кто имел отношение к власти, был арестован.
Формировалось временное правительство и все люди были в догадках, что же ждет бывших политиков. Все пункты контроля были снесены, сформированы гражданские отряды для поддержания порядка.
Мелкими и уверенными шагами страна выходила из хаоса. Тысячи тоталитарных законов отправились в топку. Теперь человек имел право не только отдать свой голос, но и отозвать его в случае невыполнения обещаний кандидатом. При этом, потеряв определенный процент голосов, кандидат отправлялся в отставку, без повторной возможности избираться. В стране формировалось все с нуля, не без ошибок.
Спустя пол года люди почувствовали разницу, они поняли: чтобы сделать жизнь в стране лучше, не нужны мелкие шаги и постепенные изменения, все можно делать здесь и сейчас. Их кошелек тоже ощутил изменения, когда сумма шла не в один карман, а обществу. Видя реальные изменения, в них загорелся еще больший огонь, ведь они увидели, что, в отличии от рассказов старых политиков, жить можно хорошо уже сейчас, не ожидая улучшений всю жизнь. Возможности росли, двери все открыты, процветание не заставило себя ждать, спустя всего год страну было не узнать. Временное правительство показало, что за год можно добиться многого.
Было очередное заседание в парламенте, вокруг — куча людей и журналистов. Теперь любое заседание любого государственного комитета было открытым, и любой желающий мог присутствовать там. В старые времена можно было уехать в лагерь лишь за попытку подойти к двери сборища «высших умов». Теперь свобода била фонтаном в этой стране... Правда, одному свобода — это возможность беспрепятственно черпать информацию и заниматься самосовершенствованием, а другому — безнаказанно испражняться на центральной улице при всех.
Один из членов народной комиссии по надзору за временным правительством поднял руку. Ему дали речь, он вышел на главную трибуну и сказал:
— Уважаемые! Отталкиваясь от своего многолетнего опыта и знаний, я с уверенностью могу заявить, что этих людей можно спасти!
Зал залило возмущениями.
— Я говорю о лечении, сейчас это просто больные люди. Им предстоит долгая реабилитация, но! Если мы с вами спасем хоть часть, это станет великим достижением для общества! — зал притих.
— Закрыв их в клетки, мы уподобились им. Они станут только злобнее и никогда не смогут влиться в новый устрой! Скажите мне, когда это болезнь стала преступлением?! — в зале стояла мертвая тишина, все внимали.
— Я разработал концепцию клиники, где смогут оказать такую помощь. Это будет трудовой санаторий, где они примеряют образ рабочего человека времен своего правления. Все время лучшие специалисты данной области будут оказывать им необходимую помощь. Когда они осознают всю скверность своих поступков и искренне это признают, мы сможем вернуть в общество достойного человека.