— Понимаю, — снова закурил он, — только шел бы ты отсюда, пока начальник охраны не вышел.
Лоринков так и сделал.
Отражение побежало за ним. Пришлось выбирать те участки улицы, где в магазинах витрины были прозрачными. Но все равно — даже в прозрачных стеклах он поспевал за журналистом. Тот решил переждать в магазине. Над головой закружился снег. Первый снег в этом году. И над головой отражения тоже был снег. Он — отражение, копировал Лоринкова во всем. Полностью. А вот и магазин. «Кастенеда». Это был известный в кругах кишиневской элиты «концептуальный магазин». Лоринков уже бывал там несколько раз, и искренне надеялся, что, по крайней мере, чай, которым его напоят в магазине, не станет задушевно рассказывать про пейот, писающего волка, сияющего Карлоса…
— Впрочем, нет, кажется, там был писающий Карлос, и сияющий волк, — пробормотал Лоринков.
В любом случае, он замерз, хотел чая, и жаждал спрятаться от своего назойливого двойника, преследовавшего его четыре квартала, семь сигарет, двести семьдесят пять шагов и еще черт знает сколько времени, вещей, фикций и размышлений.
— Динь-дон….
В магазине звучал звон колокольчиков. Лоринков отметил, что этот звон не был похож на звон дурацких махин, которыми ловко управляют монахи в православных монастырях, — которые подергивают их за веревки, как расшалившийся орангутанг — свои причиндалы.
Здесь, в магазине «Кастанеда», звенели маленькие колокольчики. Со стеклянных полочек Лоринкову улыбались пузатые Будды. Он попытался улыбнуться в ответ. По полу шаркали босые ноги официанток. Пятки были желтыми. Официантки смуглые и не очень. В ухо что-то нашептывала музыка из стереопроигрывателя. Хотя, кажется, не только она?
— Что?
Официантка, дернувшись после резкого поворота, Лоринкова, который терпеть не мог, когда кто-то подходил со спины, через силу улыбнулась.
— Директор, — повторила она. — Директор ждет вас.
Журналист отметил, что это удачное совпадение: он спасался от своего двойника-отражения в магазине, который должен был обслужить рекламным текстом. Директор оказался, по молодежной терминологии уже стареющего Лоринкова «симпатичным хмырем», в белой курточке и белых же штанах, как у дзюдоистов. На столе у него стояли серебряные весы — маленькая копия тех, что держит в руках гребанная Фемида. На чашечках был насыпан чай. Беседуя с журналистом, он его взвешивал и упаковывал в коробки. Взвешивал и упаковывал. Взвешивал и упаковывал…Взвешивал и…
— Пил?
— Что?! — встрепенулся Лоринков.
— Я спрашиваю, пил вчера?
Он глядел так добро, что солгать было просто невозможно.
— Нет.
— Тогда, — вздохнул директор, — совсем плохи ваши дела. Возьмите вот.
Чай оказался хорошим.
— Семь долларов порция, — прихвастнул человечек в белом.
— Жри его сам, — отодвинул чашку Лоринков.
— За счет заведения, — не понял директор.
— Жри сам, — разозлился Лоринков, — что за хрень тыкать в морду ценой угощения?
— Простите, — виновато улыбнулся он, и сложил руки на груди, — простите меня, о… Прости, брат.
— Хиппи? — подозрительно спросил Лоринков.
Веко дергалось все сильнее.
— Нет, — улыбнулся директор.
— Что это за ерунда тут у вас? — взял журналист с соседнего стула книгу в мягком переплете.
На обложке было написано «Магия слова».
— А… это… Ничего особенного. Есть человек, который вам неприятен?
— Ну?
— Читаете формулу, какую надо, — там все в оглавлении есть. И он подыхает.
— Андерсен, — рассмеялся Лоринков.
— Что? — не понял директор. — Хотите, чтоб Андерсен умер? Какой Андерсен? Швед какой-то?
— Фамилия твоя Андерсен. Сказочник хренов, — нагрубил журналист.
— Попробуйте, — пожал плечами директор.
— Не могу.
— Да ладно вам. Пробуйте.
— Не могу. Магии нет, — отнекивался журналист президента, оживившего покойного первого секретаря.
— Кто так сказал?
— Я, — подчеркнул свою индивидуальность Лоринков.
— А кто вы? В широком смысле? — поинтересовался директор.
— А вам-то какая разница?
— Да попробуй, мужик, ничего страшного, — стал компанейским директор.
— Я католик. Мы не приемлем это, — поджал губы Лоринков.
— Да ладно тебе, — рассмеялся человечек в белом костюме, — будешь ты мне заливать…
Все время его пальцы суетливо рассыпали, пересыпали, ссыпали чай. Синеватые гранулы. Лоринкову же стало хорошо.
— Хорошо, — вяло подумал он, — какое там хорошо, да я забалдел просто! Здесь был чай с какой-то дурью, точно вам говорю…
Тем не менее, он попросил еще. Директор налил.
— Хорошо, — раскрыл Лоринков книгу, — хорошо…. Формула… так…
По опыту работы в редакции он знал, что с сумасшедшим спорить нельзя. С ним надо соглашаться. А не то вдруг окажется, что сумасшедший прав, и что же тогда прикажете делать?
Заклинание оказалось длинным и непонятным. Набор слов. Стандартная чушь. Выплеск злобы. Прочитав его, Лоринков добавил имя Диана. У него не было знакомых Диан. Что ж, по крайней мере, лично для себя одну формулу, формулу обогащения, они вывели, эту чудаки, написавшие эту книгу. Журналист бросил ее в сторону и, уже не спрашивая, налил себе еще чаю.
— Чушь собачья.
Человечек в белом пожал плечами, и, придерживая чашу маленьких весов левой рукой, правой включил компьютер. Открыл новостной сайт. Через минуту-другую сверху поползла самая свежая новость часа.
«Принцесса Диана разбилась в автомобильной катастрофе!».
Лоринков даже не удивился. Просто разорвал книгу пополам и начал кромсать бумагу.
— Это еще зачем? — спросил его директор.
— Мать твою, ты что, не понимаешь, да ведь с этой книгой весь город можно перебить. Весь мир! — заорал Лоринков.
— Мне то что? — пожал плечами человечек, — купил и пользуйся.
— А вот хрен тебе!
— Пятьдесят леев.
— Что?
— Стоимость книги пятьдесят леев.
Лоринков отсчитал деньги. Почему-то он не чувствовал себя обманутым. И вернулся к рекламе:
— Каким вы хотите видеть материал?
— Напиши что-нибудь, — ответил директор, — что-нибудь свое. Что подскажет тебе сердце.
— Мужик, — я склонился Лоринков к весам, — скажи мне, только честно. Вся эта хрень. Вся эта хрень у Кастанеды. Перевоплощения в ворона. Это реально?
— По-видимому, — склонил он голову, оценивая журналиста, — перевоплотиться в реальное тело ворона вам не удастся. Но познавать окружающий мир как ворон, ощущать все так, как он… у вас может и выйдет.
— Хорошо, — устало согласился Лоринков, — хорошо. Вечные недомолвки. А хочется чего-то конкретного. Конкретного чуда. А?
— Вы же католик, — улыбнулся директор, — просто верьте.
— Количество строк? — вновь вернулся я к рекламе.
— Сколько подскажет вам сердце.
— Хорошо. Хорошо. Последний вопрос.
— Я слушаю тебя, брат.
— Трава есть?
Лоринков юркнул из дверей магазина «Кастанеда», провожаемый многочисленными благословениями обслуживающего персонала. После травки снег пах необычайно свежо. Увы, это было единственное, что изменилось. Другой Лоринков стоял напротив. В темной витрине через дорогу. Лоринков перешел ее и приблизился к нему. Это был он же. Правда, немного другой. Глаза у отражения-Лоринкова были ясные. Осанка прямее. Кожа чистая.
— Что надо?
— Друг, — радостно осклабилось отражение, — это же я. То есть, ты! Ты меня потерял! Я же часть тебя — твое отражение. А ты меня взял, да и потерял!
— Когда это? — потряс головой журналист.
— Летом 1995 года. Ты остановился попить воды у стола напротив «Детского мира», я и отражался себе в витрине, пока вдруг не прошла кучка студентов. Этих кретинов! А когда они прошли, тебя уже не было! Я тебя долго искал. Долго!
— На кой черт?
— Как на кой? Да ты же не-пол-но-цен-ный без меня, понимаешь? Неполноценный! Все люди всего мира ходят с отражениями. Все. Без этого они не до конца люди, понимаешь? Без этого они — не самодостаточные. Неполноценные. Ублюдк…