Ваня поник над полупустой тарелкой. Он переживал болезни родных так, будто сам кашлял и высмаркивался, валился с жаром и кутался в одеяло при ознобе. Совесть не давала ему покоя: «Он мучается, а я здоров», — заставляла тратить всю энергию на поддержку и заботу, а когда сил не оставалось, она с упреком била в голову: ты, мол, свинья, а не человек, раз забываешь о близких. Ваня бежал от себя, хотел забыть о чужих мучениях, — уходил к друзьям или отправлялся в долгую прогулку — но каждое напоминание, каждый звук больного организма оживлял старые мысли, которые одолевали с новой силой, — и он мучился сам.
Дверь родительской спальни открылась, и скоро на кухню вошли Ванины мама и папа. Алексей наклонился к сыну, поцеловал его и сел рядом, его жена Татьяна прошла чуть дальше, выдвинула из-под стола табурет и села, заглядываясь на своих мужчин. Ему было двадцать два, а ей — семнадцать, он уже отучился на плотника, а она только заканчивала школу, когда они познакомились и полюбили друг друга. Оба небогатые, но трудолюбивые, оба терпеливые, но смелые.
Таня росла послушной и тихой девочкой, в школе была отличницей, а в свободное время читала, представляя себя главной героиней. В селе никого не было красивее: густые каштановые волосы ложились на фарфоровые плечи, тело было стройно, а лицо — аккуратно и тонко, только глаза и губы сильно выделялись: одни — нежной бирюзой, другие — алостью. Она была бы моделью, если бы любила город, но все три поездки туда разочаровали её: серость улиц и людская гниль. Таня осталось в селе и вправду стала героиней: ценила честь и честность, была верной себе и мужу. После школы она отучилась в медицинском училище, но работать пошла на почту, потому что во время практики в местной больничке её домогался главврач.
Лёша был задирой, летом ходил изодранным, а в учебное время нередко становился «героем» школьных линеек. После выпуска он, однако, успокоился, значительно успокоился: вырос сдержанным, ответственным и работящим мужчиной. Чтобы построить дом и кормить семью, он не только работал на ближайшем лесном заводе, но и занимался частными заказами. В город он отправлялся частенько и даже думал о переезде, но, узнав мнение Татьяны, оставил эту идею. Внешне и внутренне он был крепким и здоровым, но последние месяцы часто и сильно болел. Болел и работал, пока не свалился окончательно. Воспаление легких ли, бронхит или трахеит, — врач не был уверен, но больничный открыл, несмотря на уговоры не делать этого.
Ваня посидел с родителями, сказал, что дела у него хорошо, что в школе ничего интересного, что задают много и ему нужно всё сделать, обнял отца, пожелал ему скорее выздороветь, пожелал приятного аппетита и пошёл на второй этаж, в свою комнатку.
Холодный свет падал на заправленную кроватку, столик, очень похожий на школьную парту, и шкафчик с одеждой. На выходные ничего не задали — Ваня соврал, чтобы пораньше закрыться в любимом месте. Ему стало страшно. От отца ли, движения, речь и лицо которого исказились болезнью, стали мрачными, бессильными, последними, от совести ли, которая не давала покоя, щелкала по носу за обжорство и то, что Ваня не весь погружен в чужие страдания, — он не знал почему. Но как только он переступил порог, ему стало легче: отец остался внизу, а совесть не смела протягивать руки в комнату ребёнка. Ваня переоделся и, хотя было часов девять, готовился ко сну.
На днях ему приснилось, как он с друзьями топит велосипед в речушке. Всюду зной, а там, у водоема, прохладно и приятно. И дети, забывшие о заботах, несутся в воду, одни плещутся, другие договариваются сплавать до соседнего берега наперегонки. Ваня, Вася и Витя были на речке с самого утра, надоело им плескаться и плавать. Хотелось большего, и они решили — загоним велосипед в воду. Усевшись втроем, ухватившись за крепкую раму, они покатились. Ваня держался за Витю, который отважился вести, и видел, как красива была эта сцена: их железный конь несся по склону, а впереди — две старые березы, кроны которых запутались друг в друге, переплелись, образовав триумфальную арку, и они уже едут через неё, как Цезарь, Наполеон или, в худшем случае, Александр I, и врезаются в освежающую воду — хохот и крики. Тогда Ваня проснулся счастливым и затаил надежду увидеть ещё один сон, который был бы ярче, лучше, — теперь он ложился пораньше и ждал чуда.