Мать и сын молча смотрели на крепко обнявшихся друзей, которые будто совсем забыли о них и думали теперь только о том, как они соскучились и что по-настоящему хороша их встреча. Лёша больше не выглядел таким больным, и лицо, и движения его обладали бóльшей жизнью, чем днём ранее. Он был счастлив, а счастье, как известно, окрыляет — вот и его оно окрылило, вытеснило из его тела боль — и сознание, которое теперь оказалось неизвестно где и нисколько не ограничивалось телом. А чтобы на мгновение стать абсолютно счастливым, Лёше понадобилось только встретить и обнять старого друга, с которым они дебоширили в школе, с которым играли в футбол и плавали, с которым переживали сельскую нищету и зарабатывали первые деньги.
Время исчезло для всех и не появлялось до тех пор, пока Миша случайно не взглянул на часы.
— Загостился я у тебя, — сказал он, всё ещё держа друга за плечи.
— Может, ещё посидим? — с надеждой спросил Лёша.
— Я поздним вечером приехал и совсем не побыл с матерью, а она у меня старушка нынче. Пойду к ней, а тебя ещё не раз посещу, — уверенно проговорил Миша и наконец отпустил товарища.
Лёша вдруг поник, но тут же вновь стал веселым, немного, правда, поругав себя за мягкотелость. Все трое — отец, мать и сын — проводили гостя в прихожую и стояли возле него, пока он одевался. Ваня заметил на себе пару взглядов, и они не понравились ему. Было в них что-то жалобное. В блеске голубых глаз проглядывалось сострадание к мальчишке и его маме. Михаил несколько раз взглянул на Ваню и в прихожей, а перед тем, как уйти, внезапно замешкался, — замешкался, проверил карманы, осмотрел и внешние, и внутренний, и непонятно откуда достал батончик. Родители умиленно смотрели на сына и двухметрового Мишу. Гигант медленно наклонился, одной рукой растрепал Ване волосы, а другой — протянул сладость, после он так же медленно и плавно выпрямился, всем лицом улыбнулся и ушёл, ещё раз попрощавшись.
Ваня ненадолго застыл, а когда понял, что произошло, то улыбнулся и невысоко подпрыгнул. Он тут же побежал на кухню искать тарелочку. Счастливый ребенок снял упаковку, понюхал её — ах! — и положил батончик на керамическую гладь. Ваня точно отмерил три части и разделил такую редкую в их краях сладость. Две он оставил на кухне, а третью взял себе. Чтобы ничего не испачкать, он захватил салфетку и понесся в свою комнату.
Рабы божие. Покажите мне хоть одного человека, которому приятно так называться. «Божий» — ладно, в этом есть престиж, но «раб» — ещё куда ни шло… Рабы носили на спинах мешки с цементом, кирпичи и песчаные блоки, убирали километровые плантации, шили, стирали, ухаживали за детьми, наконец. И всегда их работа проходила то в зной, то в метель, то под кнутом хозяина. А чем платили за нечеловеческий труд? Ничем. Выходит, раб — это тот, кто не просто обязан, а вынужден горбатиться в любых, даже в самых гадких или суровых условиях и не получать ровным счетом ничего. Ни-че-го. Раб — мелочь, масса, по стоимости не лошадь, а только лошадиная сила.
Удивительно, что для бога мы рабы. Мы — грязь и единица, ничего не значащая единица. Он нами может распоряжаться как захочет, а мы и попросить ничего не можем. Ни-че-го. Точнее, можем, ладно, вот только эта возможность, это священное право — иллюзия. Мертвый не воскреснет, а больной если и выздоровеет, то только благодаря своему хорошему телу. От иллюзорности только хуже. Ведь это чистой воды обман. Трудись, молись, постись, и тогда тебя ждет рай, и тогда ты можешь просить все что угодно. А просьбы-то не сбываются. А шанс существование рая-то мал.
Да, от иллюзий только хуже. Кругом обман. И зачем? Зачем люди, существа разумные, обладающие такой неимоверной силой, как сознание, придумывают себе хозяина, создают для себя рабовладельца? Создают — и верят. Верят! А ведь надежда и вера — сильнейшее проявление воли, черта сурового характера и образчик чистой и красивой души. Человек, верящий и надеющийся, заранее осознает, что всё то, чего он ожидает, к чему внутренне стремится, на что тратит силы, может оказаться пустым или вовсе не оказаться, но это не останавливает его — он верит и надеется. Он занят, именно занят этими чувствами, потому что они безумны сами по себе, они нелогичны, они энергетически дороги, — зачем же чего-то ждать, если может не получиться? — они расходуют физический, эмоциональный, духовный ресурсы; они возбуждают в человеческой природе самое светлое: храбрость и самоотверженность, любовь к себе и другим, силу преодолеть себя, когда ничего неясно или когда все провалилось, и способность быть счастливым, когда желания вдруг осуществились.