Почему рядом с ним я так сильно хочу казаться взрослой и профессиональной, что в голове не остается ни одной разумной мысли? Одна каша. Я превращаюсь в заикающуюся школьницу, которая несет полный бред.
– Извините, в общем, – бормочу, будто готова встать в угол и понести наказание.
Андрей Григорьевич слабо улыбается, и все равно на щеках проглядываются ямочки. Я за сегодня их видела чаще, чем за все полгода, что он у нас преподавал.
– За что? У вас замечательная семья. – Он говорит искренне, я это чувствую, но отчего-то переводит взгляд на грозовое небо. Вот-вот снова польет дождь.
Мне хочется извиниться за то, что у меня слишком шумные и странные родители, что дедушка всегда такой подозрительный (он не работает в органах уже больше двадцати лет, а по-прежнему считает, что за ним следят) и совсем не хотел обидеть его, намекая, что Аполлонов как честный человек должен на мне жениться и что тетя вообще ерунду говорила весь вечер, а ее Таро – это чушь полная.
– Мне было приятно почувствовать себя частью такой дружной компании. Давно я не испытывал ничего подобного. Если бы не захотел оставаться – не остался.
– А вы…
– Мои родители погибли, когда я был ребенком. Дед умер пять лет назад, у меня осталась только бабушка, но… мы не то чтобы сильно близки с ней, – неожиданно откровенничает Аполлонов, и по телу бегут мурашки от его слов.
Мне сложно представить, каково это – быть одному. Я очень близка со своей семьей, и в моем представлении так живут все. Наверное, поэтому Оксану я воспринимаю как сестру и часть нашей стаи. У моей семьи большое сердце, и мы готовы согреть всех одиноких людей в мире.
– А как же… – начинаю я, но Андрей Григорьевич качает головой.
– Ни сестер, ни братьев, – догадываясь, о чем я спрошу дальше, подтверждает он.
– Я…
– Я вполне привык быть один. – Он слегка улыбается мне, намекая, что не нужно его жалеть, а мне совсем не смешно. – Но в определенные моменты, как сегодня, я впадаю в меланхолию от всяких «если бы да кабы».
– Вы поэтому ушли?
Я сразу чувствую себя неловко.
– Нет, – грустно усмехается он. – Мне позвонили, – поднимает телефон, крутит им в воздухе, – по работе.
– Проблемы? – Это во мне включилась истинная Иванова, которая готова слушать, поддерживать и приобщать к пятничному поеданию шашлыка. Подозреваю, что Оксана когда-то попала к нам так же – пришла на запах мяса и семейной доброты.
– У меня всегда проблемы, я же начальник, – спокойно отвечает Андрей Григорьевич и ерошит волосы, а я отворачиваюсь от него и смотрю на реку в таком недоумении, будто во всем виновата она.
Аполлонов замечает и усмехается. Обреченно как-то.
– Не так представляли себе мою работу?
– Ну-у… не совсем так. Просто я смотрела на своих родителей и думала, что работать – сплошное удовольствие. Что это круто… ну, быть творческим, талантливым, чувствовать себя частью дружной команды и творить, творить… Это же дело всей жизни! Я… я в журнале одну статью про вас видела. Случайно попался в тату-салоне, не то чтобы специально читала, и я… Ну, я там не работаю, но была и… Ладно, молчу, – качаю головой, мысли путаются. – Простите, я вообще неболтливая, но вот иногда… Все, молчу.
– Команда – это хорошо, – подхватывает Аполлонов. – Но вот Лера завтра не выйдет, у нее ребенок заболел. Сказала, будет работать из дома, но я знаю, что не будет. А на прошлой неделе двое ушли в другое бюро. Для них это правильное решение, но мне нужно срочно искать новых специалистов и вводить их в курс дела. Программист наш работает на фрилансе, на Бали. Другой часовой пояс, не стыкуемся по графику, быстро реагировать на наши запросы у него не выходит, потому что часто, когда я отправляю ему задачи, он уже спит. Спасибо, если через неделю обновит сайт. Нашли бы нового, но этот, во-первых, гений, а во-вторых, там в его кодах черт ногу сломит. И это лишь верхушка айсберга.
– А если быть просто… архитектором? – тихо спрашиваю я, глядя на профиль Аполлонова, который устало смотрит прямо перед собой, и неожиданно замечаю темные круги под глазами и тонкие морщинки в уголках. Это становится для меня самым настоящим открытием. – Просто… работать?
– Попробуйте, – пожимает он плечами, поворачивает ко мне голову и смотрит прямо в глаза. От величины его авторитета я будто превращаюсь в песчинку. – Но вы точно захотите большего. И тогда появится ответственность. А с ней и головная боль.
Андрей Григорьевич тушит сигарету о скамью и отправляет окурок вслед за предыдущим. Я чуть подаюсь вперед, подбираю в голове слова сожаления или поддержки, сама не знаю. Больше всего мне хочется встряхнуть его, чтобы он снова распрямил плечи и стал таким, каким я привыкла его видеть, – уверенным, собранным, примером для подражания. Вот только язык не поворачивается что-то подобное сказать.