Чувствительность вернулась полностью, но я по-прежнему едва могу шевелиться из-за веревок и неудобной позы. Запястья саднит от боли, наверняка уже натерлись до крови. Во рту настоящая пустыня, язык царапает нёбо как наждачка. Лиля жадно ловит взглядом каждую мою гримасу и, судя по всему, получает настоящее удовольствие. Надо вставить ей мозги на место, но при этом не вывести из себя, потому что выводить из себя человека с ножом в руке – идея не из блестящих.
Я шепчу, тщательно подбирая слова:
– Ты делаешь неправильные вещи. Чего бы ты ни хотела, этого можно добиться другими способами, можно же просто попросить. Посмотри на себя – такая молодая, красивая девушка, а делаешь...
– Красивая? – перебивает Лиля, гордо выпрямляясь. – Вы правда считаете меня красивой? Я могу стать еще красивее специально для вас.
Оскалившись широкой белозубой улыбкой, она медленно снимает с волос заколку, и они рассыпаются по плечам золотистой волной. Тонкие пальчики перебираются по скулам к ключицам, а оттуда – к верхней пуговице блузки. Сначала расстегивается одна, потом другая, так, что наружу выглядывает лямка бюстгальтера.
– Прекрати, – бросаю.
Щеки обдает жаром, я пытаюсь отвернуться, но Лиля ловко ловит меня за подбородок.
– Нет, Владислав Владимирович, смотрите на меня, я ведь нравлюсь вам. Нравлюсь же?
Невинно распахнутые глаза Лили никак не вяжутся с ее действиями. Что за дурацкий цирк? Неужели влюбленная студентка? Такое бывало у меня несколько раз, но так давно, что невозможно вспомнить подробности. Да и вообще, влюбленные студентки обычно обходятся томными взглядами и анонимными записками, а не ножом и веревками.
– Так приятно, когда называют красивой, – продолжает щебетать Лиля, устраиваясь у меня на коленях.
В нос бьет запах дешевых духов. Наверное, заказывает по каталогам бойких первокурсниц, вечно они суют их куда попало.
– Слезь, – говорю я. – Давай все обсудим.
Она совсем не слушает – легкомысленно улыбаясь, одной рукой поправляет волосы, а другой, с зажатым в ней ножом, осторожно приобнимает меня за плечи. Небольшая аккуратная грудь так близко от моего лица, что можно различить узоры на кружеве бюстгальтера. Я старательно отвожу взгляд, мечтая только о том, чтобы все это поскорее кончилось.
Лиля мурлычет:
– Наверное, мы замечательно смотримся вместе, как думаете? Надо сделать фото!
– Нет!
Лоб мгновенно покрывается испариной. Подумать только, еще минуту назад я был уверен, что хуже уже не будет.
– Ну что вы, Владислав Владимирович, не надо стесняться! Вы прекрасно выглядите!
Ее ладонь ныряет во внутренний карман моего пиджака и выуживает телефон.
– Это новая модель? Выглядит очень дорого.
– Положи на место, – выдавливаю. – Это не твоя вещь.
Лиля прижимает телефон к груди, глаза делаются жалобными:
– Я бы сфотографировала на свой, но он старенький совсем, без камеры! Так что не злитесь, пожалуйста, я просто хочу фото на память!
Она поднимает руку так, чтобы равнодушный глазок фронтальной камеры взял на прицел нас обоих.
– Улыбнитесь, Владислав Владимирович, а то у вас такое лицо, будто вы на собственных похоронах!
Острие ножа аккуратно упирается в затылок, и я кривлюсь в гримасе, которую даже при наличии хорошего воображения нельзя назвать улыбкой.
– Да что же это такое! – наигранно расстраивается Лиля. Нож упирается сильнее. – Кто вам поверит? Представьте что-нибудь приятное.
Я тут же воображаю, как сворачиваю ее шею голыми руками, как осмысленность покидает синеглазый взгляд, как дергаются ноги в предсмертных конвульсиях, стирая носки на дешевых туфлях о бетонный пол.
Она кивает:
– Замечательно.
А потом телефон воспроизводит звук затвора, и мы застываем на дисплее – пожилой мужчина с сединой в волосах и сидящая у него на коленях молодая девушка в расстегнутой блузке. В кадре не видно ни связанных рук, ни ножа за спиной. И да, я улыбаюсь как закоренелый маньяк-педофил, которому посчастливилось увести с детской площадки особенно симпатичного мальчика.
Лиля соскальзывает с моих колен и прыгает как ребенок, не сводя глаз с дисплея:
– Это же просто прекрасно! Вы такой фотогеничный, Владислав Владимирович!
– Пожалуйста, – бормочу. – Прекрати весь этот спектакль!
Она останавливается, кладет нож на стол и расцветает очередной улыбкой:
– Такую красоту нельзя прятать от других, правда? Давайте покажем это фото кому-нибудь?
Срываюсь на хриплый крик:
– Нет!
– Ну почему? Давайте покажем вашей жене, ей точно понравится! Как она у вас записана?