Молча стискиваю зубы до скрежета. Руки сжимаются в кулаки, веревки снова впиваются в натертую кожу. Будь у меня возможность, задушил бы Лилю прямо сейчас без зазрений совести и никогда не жалел бы о содеянном. Она перешла все границы.
– Что, не скажете? Тогда сама найду, – вздыхает она и водит пальцем по экрану, бубня под нос: – Анастасия Евгеньевна? Нет, это преподавательница философии... Ира Соседка? Точно мимо...
Оглядываюсь по сторонам. Лоб щекочут капли пота, все нутро гудит как провода под напряжением.
– Карина Степановна? Мм, как-то слишком официально...
Надо срочно что-то придумать, пока не стало поздно, как-то остановить эту...
– А! Леночка!
Наклоняется и выдыхает мне прямо в лицо:
– Леееееночка!
Я порываюсь вперед в отчаянной попытке ударить Лилю головой в нос, но она уклоняется и звонко хохочет. Смех разносится по пустой аудитории звонким эхом, бьется в мой мозг как сотни маленьких тяжелых молоточков.
– Я же угадала, да? – говорит она, просмеявшись. – Очень мило, когда старики относятся друг к другу с такой нежностью.
Снисходительно покачав головой, Лиля утыкается в телефон, пальцы бесшумно ползают по экрану.
Жалобно скулю:
– Не делай этого! Ты просто не понимаешь, какие ужасные вещи творишь!
– Отправлено, – отчитывается она и небрежно бросает телефон на стол. – Леночка будет рада.
– Это же не игрушки! Это все серьезно!
Лиля улыбается так хищно, что я не удивился бы, покажись сейчас из ее рта раздвоенный язык:
– О да, Владислав Владимирович. Это все очень серьезно.
Она стоит с прямой спиной, скрестив руки на груди, и не отрывает от меня насмешливого взгляда. Так смотрят на маленьких детей, когда они творят что-нибудь забавное. Лиля совсем не воспринимает меня всерьез, перед ней просто игрушка, связанная по рукам и ногам.
Я говорю медленно, чтобы каждое слово отложилось в ее воспаленном мозгу:
– Отпусти меня, и давай просто забудем все это. Сделаем вид, что ничего не было.
Телефон на столе гулко вибрирует. Бросив взгляд на дисплей, Лиля усмехается:
– Леночка звонит. Хочет рассказать, как ей понравилось фото.
– Возьми трубку! – вскрикиваю. – Пожалуйста, возьми трубку и приложи к моему уху! Только пара слов!
Лиля поправляет волосы, взгляд становится усталым. Блузка все еще расстегнута, можно пересчитать все родинки на шее и груди.
– Какие пару слов, Владислав Владимирович? «Дорогая, я перезвоню, меня тут связала студентка и не отпускает»? Думаете, она вызовет полицию? Думаете, она вам вообще поверит?
Телефон затихает, экран меркнет. Я беспомощно роняю голову на грудь. Подумать только – оказался в плену сумасшедшей студентки и нет никакой возможности позвать на помощь. Если она решит не ограничиваться разрушенным браком и все-таки убьет меня, то это будет очень нелепо – всю жизнь барахтался изо всех сил, потратил десятилетия на образование и карьеру, чтобы в итоге просто умереть по прихоти малолетней шизофренички.
Кто-то дергает ручку двери снаружи, но она не поддается, и тогда тишину разбивает раздраженный стук. Я вскидываю голову, набирая в легкие воздух для крика. У Лили уходит меньше секунды, чтобы схватить нож и приставить острие к моему кадыку.
– Издашь хоть звук – сдохнешь на месте, – шипит.
Стук повторяется, а потом слышно негромкое ворчание и звук удаляющихся шагов. Угрожающе помахав перед моими глазами ножом, Лиля отходит к двери и наклоняется, чтобы заглянуть в замочную скважину. Неловко дернув ногами, я ощущаю, как слабеет узел, и истеричная радость захлестывает с головой. Если еще немного пошевелить, то...
– Уборщица, наверное, – говорит Лиля, выпрямляясь. – У нее есть дубликат ключа?
– Нет.
Вот дурак, нужно было соврать.
– У уборщицы должны быть ключи от всех кабинетов, – подозрительно хмурится Лиля.
– От моего потерялся давным-давно, поэтому она обычно приходит пораньше и моет полы, пока я собираюсь домой. Сегодня вот задержалась. Увы.
Она улыбается и, подойдя ближе, легонько похлопывает меня по щеке, будто хочет приободрить. Будто и не было того жесткого взгляда, когда нож упирался мне в шею. Взгляда, разбившего предположения о влюбленной студентке в пух и прах.
– Чего тебе от меня надо? – спрашиваю.
Лиля отступает на шаг назад и делает печальное лицо:
– Все дело в том, Владислав Владимирович, что некоторые люди слишком легко забывают, какую боль причинили другим.
Я рассматриваю ее внимательно, надеясь отыскать подсказки в мимике или жестах, но тщетно – театрально скорченное личико Пьеро и едва заметно покачивающийся нож в пальцах ни о чем не говорят.