Теперь я расскажу тебе про свой секрет, который поможет тебе избавиться от дурных снов.
В следующий раз, когда она придет к тебе, постарайся не убегать от нее. Не стреляй в нее и не коли ее ножами. Не пытайся утопить ее в ванной или убить электрическим током, включив тостер в розетку. В следующий раз просто храбро стой на своем месте и смотри ей прямо в глаза. Не бойся. Не убегай. Не пытайся спрятаться — это еще больше злит ее. Посмотри в лицо своим страхам, иначе они никогда не исчезнут.
На самом деле Длиннолицая Ведьма просто хочет обнять тебя. Она хочет рассказать тебе о своей любви, а потом, если ты вежливо ее попросишь, она уйдет.
Научись принимать любовь Длиннолицей Ведьмы, и я тебе обещаю: это избавит тебя от всех жизненных страхов и дурных снов.
У меня больше не осталось времени, но я хочу подарить тебе одну последнюю оставшуюся у меня вещь, которая, надеюсь, достойна моей ненаглядной дочери, а именно кассету с песней, которую я все время пела для тебя с тех пор, как ты родилась. К сожалению, там нет музыкального сопровождения, и к тому же я записала ее на стареньком магнитофоне, который мне принес надзиратель Харрисон. Но эта единственная красивая вещь, которую я могу подарить, и я дарю ее тебе:
И так далее, и так далее до самого скончания веков.
(Не знаю почему, но когда я пишу эти строки, то на глаза у меня наворачиваются слезы, наверное, потому, что в этих словах есть какая-то внутренняя сила.)
Я вечно буду любить тебя, цветочек (даже если ты совсем не помнишь меня). Я всегда буду с тобой в трудную минуту (даже тогда, когда ты не будешь меня видеть). Я всегда, всегда, всегда буду любить тебя, а теперь мне надо идти.
P. S. Но друзья называют меня Ла.
И после
— Не знаю, на что это похоже. Это не сон и не бодрствование. Возможно, мое состояние похоже на… Нет, даже на это оно не похоже.
— Вы помните, как вас зовут?
— Мне сказали мое имя. Я не помню, помнил ли я его до того, как они мне сказали, но сейчас я помню. И я начинаю вспоминать другие вещи. Они появляются словно ниоткуда.
— Вы знаете, как долго вы отсутствовали?
— Шесть или семь лет.
— Вам объяснили цель этого интервью?
— Что-то насчет моей умственной способности адекватно воспринимать действительность. Самостоятельности принимать собственные решения. Принимать на себя ответственность, финансовую и правовую, за все мои… Ну, в общем, за мою прошлую жизнь. То есть они должны убедиться, что я могу подписать необходимые бумаги, чтобы меня выписали из больницы, и что я могу получить копии некоторых документов от адвоката Ла. Бернштайна… Бирнбаума или как его там.
— Хотите я налью вам еще воды?
— Да, налейте мне еще воды, пожалуйста.
— Вы дали свое согласие на запись этого интервью. Эти записи не могут быть использованы против вас в ходе каких бы то ни было судебных разбирательств. Эта кассета не может быть предъявлена ни одному человеку, ни одной организации без вашего предварительного письменного разрешения. По вашей личной просьбе вам может быть предоставлена копия этой записи, но кассета будет являться исключительно собственностью адвоката вашей дочери.
— Бирнбаума. Его имя все время всплывает в памяти.
— Вы можете повторить сказанное мной?
— Эта кассета не может быть использована против меня в суде. Она целиком и полностью принадлежит этому парню Бирнбауму по причине, которую он мне потом объяснит или не объяснит, если того захочет. Но мне думается, это из-за денег. Как будто бы я здесь за этим. За деньгами.
— Значит, мы пришли к соглашению?
— Да, валяйте дальше.
— Сколько времени прошло с тех пор, как вы пришли в сознание, мистер Риордан?
— Дайте подумать. Это было в пятницу. Страстная пятница. Не подумайте, что я религиозен. А сейчас понедельник. Три дня. Всего несколько десятков часов. Новый мир.
— Вы помните свой последний адрес?
— Шесть шесть пять четыре, Партизан-авеню, Эшфорд, Коннектикут. Мой дом находился напротив старой гостиницы. Что там теперь творится в Эшфорде?
— К сожалению, мне это неизвестно, мистер Риордан. Я родом из Монтаны.
— Моя мать была из Мэдисона. Вы когда-нибудь там были?
— Расскажите мне, что вы помните.