— А разве нет?
Она вперилась напряжённым взглядом в моё лицо. Да, она так думала. Меня бы и волновало. Раньше. А теперь? Я был не готов ответить на этот вопрос. И это совсем не связано с Марго.
— Тебе пора уходить? — грустно спросила она.
— Да, пора. Не спускайся сегодня туда. Не хочу, чтобы тебя видели.
— Думаешь, по мне будет заметно?
Мягкая складка возникла на её переносице, я погладил её пальцем, и она исчезла.
— Я беспокоюсь не за себя, Марго. За тебя. Всегда беспокоился за тебя.
— Не стоит, — усмехнулась она и присела в постели. Хрупкая. Ранимая. Если бы я был в силах, то запер бы её в одной из своих комнат и не выпускал. Сам бы приминал её крылья, но не позволял другим и смотреть на них!
— Завтра я помирюсь с женихом и сделаю так, как велит отец.
Она склонила голову на грудь, но совсем не это заставило меня присесть рядом и обнять за плечи.
— Нет, Марго. Больше он к тебе не подойдёт. Это я обещаю. Не спрашивай, как, я всё сделаю сам.
Она не спрашивала, только положила голову мне на плечо. Я боялся её потревожить, какое-то время мы просидели так, рядом и в то же время каждый сам по себе.
Я аккуратно уложил Марго на подушки и накрыл покрывалом.
— Поспи, моя бабочка, — прошептал я и коснулся губами её губ.
Она слабо улыбнулась и молча смотрела, как я одеваюсь. Наверное, хотела сказать, что-то ещё, но промолчала.
Я быстро пожал её тонкую руку и вышел, прикрыв дверь.
Внизу всё ещё был банкет, гости не уйдут до полуночи, но всё было чинно и благородно. Сам Старицкий подозвал меня в баре и спросил, не видел ли я его дочь.
—Видел, ей нездоровится. Она сейчас отдыхает.
— Понял.
Мой покровитель, как я привык его про себя называть, всегда был кратким. Ему и в голову не придёт подняться и уточнить, что с Марго не так. Он уважал её личное пространство, это вполне мне на руку.
— Я тоже пойду, Владимир. Надо прочитать, наконец, тот проект, который вы кинули мне на почту ещё позавчера.
— Отдыхай, на носу Новый год! — улыбнулся он, но задерживать меня не стал.
Для Старицкого всегда работа была прежде всего, он уважал эту тягу и в других.
Я вышел на свежий воздух и закурил. Медленно и тихо падал снег. Пока ждал водителя, выгонявшего машину, посмотрел на окна Марго. Они были тёмными, как и то, что сейчас зрело во мне.
Я отбросил недокуренную сигарету в урну и, подняв ворот пальто, решил пройти до гаража пешком.
Марго
Я пыталась заснуть, но сон не шёл. В голове проигрывалась мелодия из «Шербурских зонтиков».
Я вспоминала последнюю встречу Женевьевы и Ги. У обоих другая жизнь, и оба понимают, что она ни черта не значит, что чувства всё ещё живы, только никто не посмеет больше дать им волю.
Мне хотелось плакать. И смеяться. Я наконец познала счастье, простое, человеческое, инстинктивное. «Низкого пошиба», — как сказал бы отец.
Животное счастье.
Пусть так. Я имею право на этот глоток свободы. Я не преувеличивала, когда говорила Михаилу, что завтра снова вернусь к роли покорной дочери.
Отцу я обязана всем. И покойная мама взяла с меня обещание, что я буду всеми силами способствовать его карьере.
Эх, мама-мама! Тебе, наверное, нравилась выбранная роль, но это была твоя роль, не моя.
Я встала и как была, обнажённой подошла к зеркалу. Посмотрела на худое тело, которого всегда стеснялась, и почти не заметила ничего не красивого. Теперь я казалась себе вполне приятной. Даже ссадина на скуле стала менее заметной. И совсем не болела.
Приняв душ, я переоделась в пижаму и проглотила две таблетки снотворного.
Сон всё равно не шёл. Я лежала под покрывалом, свернувшись калачиком, и вспоминала прикосновения Михаила.
Мы познакомились три года назад. Отец представил нас друг другу, но потом, наедине, упомянул, что хоть Михаил Воронов и подаёт большие надежды, не следует даже смотреть в его сторону.
— У него семья гнилая. Прости, Марго, но я прямо скажу, если человек вышел из семьи, где не чтились определённые ценности, никакой здоровой ячейки общества, он создать не сможет. К счастью. Михаил очень умён и сам это понимает.
Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда. Тогда я смотрела на своих сверстников, но потом, как-то исподволь, научилась видеть в Михаиле то, чего недоставало остальным. Верность, следование своим принципам, способность довести начатую игру до конца.