- Наверное, нет. – Сергей затушил сигарету и выбросил её в урну. – Марина ждёт. Ещё увидимся.
Сергей махнул рукой и вернулся в зал. Проводя его глазами, Виктор заметил в дверях Василия Андреевича и едва стоящего на ногах Николая Фёдоровича. Он быстро подскочил к ним, и взял его под вторую руку. Он оказался не таким тяжёлым как ожидал Виктор. А может дело в том, что большую часть веса взял на себя Василий Андревич.
- Улица Ново-Садовая, сто сорок шесть. Знаешь, где это? – спросил Василий Андреевич, усадив друга на заднее сидение.
- Это по Западному Шоссе нужно ехать?
- Можно и по Западному, но отсюда ближе через Липовку.
- Найду.
- Спасибо. В понедельник зайди ко мне с утра. Будем разгребать, что ты наворотил с Саенко.
- В каком смысле?
- Тебя кинули, Вить, если коротко. Ты, а следовательно, и мы, не получим ничего, потому что ты взялся за халтурку не разобравшись в вопросе.
- Я не понимаю…
- А следовало бы, если хочешь в нашей профессии оставаться. Отвези человека домой. – Василий Андреевич кивнул на машину. - О делах - в понедельник.
- Василий Андреевич, - Шалимов не стал дожидаться, пока они закончат и подошёл сам, – жаль, что пришлось отрывать Вас от празднования, но по-другому застать Вас не получалось.
- Я не очень понимаю смысла Вашей настойчивости. Эдуард Робертович. – Василий Андреевич всё-таки решил протянуть руку и поприветствовать собеседника. – Я с Вами никаких дел не веду.
- Жаль это слышать, но я тут по другому вопросу. Моего сына в понедельник в полицию забрали. – Он говорил быстро и чётко, словно отрепетированную речь, - Прямо с утра вломились в дом и даже одеться не дали. Женщину его перепугали. Она-то мне и позвонила сразу. А я теперь даже не знаю, в каком отделении его держат. Юля – благо что красивая –ни форму не смогла распознать, ни на шевроны не посмотрела, ни документов не спросила. Скорее всего под меня копают, решили через сына добраться. Поможете?
- Не помогу
- Не просто так, конечно. Договоримся – Шалимов привычно подмигнул.
- Не договоримся.
- Да почему? Вы же сами отец, должны понимать.
- О, я понимаю! – Василий Андреевич повысил голос. Охранники у двери насторожились - И я говорю сейчас именно как отец. Твой сын, Эдик поплатился за собственную глупость и наглость. Я его просил всего одну вещь не делать, но он, видимо, посчитал, что мои обещания не стоят ничего. А такое я не прощаю.
До этого удивлённое лицо Эдуарда Робертовича стало испуганным.
- Но… я ничего не знал… он просто молодой ещё, не понимает. Василий Андреевич, проявите милосердие, я сам ему дома такое устрою, что он до конца жизни запомнит.
- Кто я по-твоему, Эдик? Училка из начальной школы? Думаешь, престало мужчине разбрасываться словами, а потом их не выполнять? Тогда они не стоят ничего! И сам мужчина не стоит ничего, если не может сдержать обещания или исполнить угрозу. Когда слова людей вдруг обесценились? – закончил он совсем тихо. Выпитый алкоголь выводил на ненужные эмоции и развязывал язык. Эдуарду Робертовичу хватило ума ничего не отвечать.
- Я понимаю, что речь о твоём сыне, - Наконец взяв себя в руки сказал Василий Андреевич, - но не лезь в это. Лично к тебе у меня претензий нет, но – предупреждаю – закончишь ты плохо, если не успокоишься.
Василий Андреевич смотрел своим суровым взглядом сквозь Шалимова. Тот выдержал его взгляд и молча вернулся к своей машине. Василий Андреевич проводил взглядом уезжающий «Лексус».
Василий Андреевич сделал глубокий вдох, когда машина скрылась за высоким забором. Воздух будто бы стал чище. Он стоял так некоторое время, наслаждаясь моментом тишины и покоя. В зале тоже было затишье, разбавляемое звяканьем приборов о посуду и редкими разговорами. Влад с крайне недовольным видом осматривал зал. Он усиленно нелегал на напитки – безалкогольные. Но они не могли заглушить то ощущение гудящей боли где-то внутри. Когда исчезло эффективное болеутоляющее, раскрашивающее окружающий мир в менее унылые краски, приходилось проживать каждый момент настоящего и прошлого. И что самое плохое – трезвый мозг стремился заполнить себя работой и обдумывал всё произошедшее. Влад и подумать не мог, что рефлексия настолько болезненна. Хотя он даже такого слова не знал, но эту самую рефлексию хорошо прочувствовал. Ему не нравилось.
Света рядом с ним тоже не была счастлива. За весь вечер она ни разу не танцевала и лишь перебросилась несколькими дежурными фразами с соседями по столу. Она не понимала, что тут делает. А давящее на неё чувство вины вызывало параноидальное ощущение, что все знают о её поступке. Она старалась избегать сотен пар глаз, окружающих её, видя в них осуждение.