— Пожалуйста, не надо! Женя! — крикнула ему вслед Ленка, но он уже убежал наверх.
Поднявшись на 23-й этаж, Женя незамедлительно позвонил в 135-ю. Сосед открыл и спросил:
— Опять вы?
— Какого чёрта?! Уже одиннадцатый час! Заканчивайте своё сверление!
— Но я сегодня не сверлю. Это где-то выше.
И вдруг вновь раздался звук сверления, исходящий действительно с верхних этажей. Женя бесцеремонно, даже не извинившись, метнулся по лестнице выше. Этаж за этажом он поднимался, прислушиваясь к тишине. И так оказался на последнем — 27-м этаже. Он стоял там полчаса в ожидании звука. Но так и не дождался. Потом увидел открытый люк, ведущий на крышу дома, и решил выйти, чтобы подышать и успокоиться.
Он вышел на крышу. Небо было чистым и полным звёзд. Дышалось легко. Он сел и начал рассматривать звёзды. Но не мог рассмотреть в них хоть что-нибудь, что бы могло его успокоить. Тогда он перевёл взгляд на светящиеся окна домов. Но и они показались ему такими же далёкими, как и звёзды. А свет их — таким же холодным.
Тогда он подумал: "Неужели всем этим людям действительно наплевать на то, что я делаю? И им будет абсолютно наплевать, если я сейчас сигану с крыши. Моя смерть промелькнёт перед их сознанием в каких-нибудь новостях на местном канале, и они лишь брезгливо переключат канал, не скрывая зевоты..."
Он подошёл к краю крыши. Посмотрел вниз. На лавке возле подъезда сидел мужчина с собакой на поводке. Вдруг собака как будто почувствовала взгляд Жени и подняла глаза. Женя, почему-то испугавшись этого, отшатнулся назад.
"Ну уж нет, — подумал он, — не дождётесь!" И быстро пошёл к лестнице.
На следующий день Ленка позвонила Жене на работу и сказала, что Данька заболел, и попросила Женю приехать пораньше, чтобы успеть по пути домой зайти в аптеку.
— Как он? — спросил Женя Ленку, зайдя домой.
— Температура 38 и 5. Горячий весь.
— Может, скорую вызвать?
— Ну, пока он уснул. Парацетамол, по идее, должен подействовать.
— Трррррр! Трррррр! Бдыщ! Бдыщ! Бдыщ!
Женя схватил из прихожей большую металлическую обувную ложку и побежал наверх. Звук явно исходил из 135-й. Он начал ногой стучать в дверь. Сосед открыл дверь со словами:
— Какого ху... — но не успел закончить фразу, так как в его лицо со всего размаха прилетела металлическая ложка.
— Шлёп! Шлёп! Шлёп!
Мужчина инстинктивно закрыл лицо руками и сел на корточки. Тогда удары начали прилетать ему по верхней части головы. Кровь брызнула на дверь. Выбежала жена соседа и заорала:
— Ааааааааа! Ааааааааа! Вася! Васенька! — и вцепилась в волосы Жени.
Из соседних квартир выскочили мужики и оттащили Женю.
Через две недели состоялся суд. Евгений Светов был осуждён за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, так как был признан психически вменяемым. Приговор — семь лет тюрьмы общего режима, куда и был направлен прямо из зала суда. Через месяц повесился в камере от стыда и разочарования в людях.
Ленка со своей мамой сидели в похоронном бюро, напротив них сидел управляющий. Он сказал:
— Могу предложить вам самый простой комплект услуг: забор тела из морга, доставка в крематорий, пятнадцать минут на прощание и место на кладбище.
Ленка не в состоянии была ничего говорить. За неё говорила мать:
— Сколько это будет стоить?
— Пятьдесят семь тысяч.
Через несколько дней после похорон в Доме писателей прошёл вечер памяти поэта Евгения Светова.
Речь держал профессор Эльзенштейн:
— Сегодня мы скорбим по нашему другу, замечательному поэту, светлому человеку, Евгению Светову, который мог бы написать ещё много стихов, создать много интересных миров в прозе, но судьба распорядилась иначе. Последний раз Женя приходил ко мне примерно за месяц до трагедии, он передал мне стихи для публикации в нашем сборнике. И я прочитаю вам одно из этих стихотворений. Женя назвал его "Странный сон".
На пустынной дороге, ведущей, скорей всего, в ад, —
ибо большего, муза, с тобой заслужили мы вряд ли, —
я стою. Тишина. И я этому, в общем-то, рад.
Тайный смысл как будто играет со мною в прятки.
Но мне в эту игру уж совсем неохота играть.
Наигрался. Извольте уж сразу — в кипящую бездну!
По карманам распиханных дней завалялось вчера,
но оно, наконец, не окажется мне полезным.
Перед выходом в ад ведь обыщут, вывернут всё!
И потом — что ты жил — никому и ничем не докажешь.
“Может, в рай? — спросишь, муза. — Нам всё-таки повезёт?
Просочимся тайком средь законопослушных граждан?”
Но, боюсь, там иные критерии. Списком твоих
добрых дел и печатью о питерской нашей прописке
не проймёшь этих ангелов. Хоть зачитай им свой стих,