В подвале церкви было несколько кроватей и разложенные рядами матрасы, собранные среди разрушенных домов. В углу на старой дровяной печке разогревался суп. Помещение было пустым — ни рисунков карандашом, ни аппликаций, ни игрушек. Наблюдая, как Лина размещает ребятишек, он впервые подумал, насколько должно быть утомительно развлекать их воображаемыми играми. Курт вцепился в нее и не отходил ни на шаг, пряча головку всякий раз, когда ему на глаза попадался Джейк. Но остальные ребятишки тут же побежали к печке.
— Я лучше оставшихся привезу, пока готовят суп, — сказал Джейк, радуясь, что нашел предлог уйти.
Обратный путь занял больше времени. Фляйшман настоял на том, чтобы он забрал с собой тележку. Пристроив ее у задней стенки джипа, он привалился к ней телом для надежности, потому что от каждой колдобины на дороге она могла упасть. Казалось, они не ехали, а ползли — так же медленно, как и поезд. У церкви тележка все-таки упала, но они снова поставили ее на-попа, хоть и с трудом.
— Спасибо. Понимаете, это для дров. Иначе печка…
Джейк представил его, как он бродит среди развалин, в белом воротничке, собирает куски разбитой мебели.
Спящих детей пришлось переносить на руках; сонные, они были тяжелыми, даже самые худенькие. Когда Джейк появился в дверях подвала с малышом, уютно устроившимся у него на груди, Лина подняла глаза и улыбнулась ему так же открыто и радушно, как и у фрау Хинкель, только нежнее, как будто они уже лежали в постели.
Суп был сварен из капусты и заправлен несколькими кусочками картофеля, но дети в момент прикончили его и растянулись на матрасах. Очередь в единственный туалет, мелкие ссоры, которые улаживал вконец усталый пастор Фляйшман. Лина обтирала личики куском мокрой ткани. Бесконечная ночь. Сопливая девочка плакала, и фрау Шаллер, успокаивая, гладила ее по голове.
— Что их ждет? — спросил Джейк Фляйшмана.
— Лагерь для перемещенных лиц на Тельтовердамм. Там неплохо — по крайней мере, есть еда. Но сами понимаете, это все равно лагерь. Мы стараемся пристроить их. Иногда люди берут детей ради дополнительных продовольственных карточек. Но, конечно, это трудно. Их так много.
Некоторым еще не заснувшим детям дали книжки. Старый ритуал чтения перед сном. Лина и фрау Шаллер стали шепотом им читать. Джейк взял одну. Детская книжка библейских историй, оставшаяся от воскресной школы. С его знанием немецкого он тоже мог их почитать. Он сел рядом с любителем шоколада и открыл книжку.
— Моисей, — сказал мальчик, стараясь произвести впечатление.
— Да.
Он немного почитал, но мальчика, похоже, больше интересовала картинка, и он удовлетворился тем, что просто сел рядом и стал ее рассматривать. Египет, точно такой, как и сейчас. Воображаемый пейзаж, который в первую очередь возникает перед глазами каждого — голубая река, быки в упряжке, мальчик на ишаке крутит водяное колесо, финиковые пальмы на фоне узкой полоски зелени, а далее, до самого верха страницы, — коричневая пустыня. На картинке женщины, спустившись к воде, ловили плывущую по реке плетеную корзину. Взволнованные, сбившиеся в кучку. Точно так же в Потсдаме вытаскивали из воды Талли. Дрейфующего к берегу.
Но Моисея должны были найти — его пустили по течению навстречу лучшему будущему. Талли сбросили в воду, чтобы он исчез. Как? С моста, ведущего в город? Волокли, пока вода не поглотила его? Мертвый груз. Взрослый человек намного тяжелее истощенного ребенка, кому-то пришлось повозиться. А зачем вообще беспокоиться? Почему просто не оставить его там, где упал? Что значит еще один труп дня Берлина, где их и так полно в руинах?
Джейк снова посмотрел на картинку, на взволнованных женщин. Потому что Талли не должны были найти. Джейк попытался представить, что это означало. Отделаться от него недостаточно; он должен был исчезнуть. Сначала просто ушел в самоволку, потом пропал без вести — дезертир — и, наконец, безвозвратно потерян. Дело, которое никто не будет рассматривать. Расследовать нечего, постоянные нестыковки, каждый след, даже личный номер, который должен остаться с ним на дне Юнгфернзее. Но сапоги слетели, даже шнуровка их не удержала, и он поплыл по воле волн и ветра, пока русский солдат, словно фараонова дочь, не выловил его. В том месте, где его не должны были найти.