— А что, — оживляясь, заговорил Андрей, — тебе не кажется, пап, что сказки и сочинялись и рассказывались именно на печи? И вообще это неразделимое понятие: печка и сказка. Почему сейчас новых сказок нет? Потому что печей не кладут. Вот отсюда и кризис жанра. Вы не смейтесь! — воскликнул он, заметив улыбку на лице матери. — Это я схематически изложил суть, но это действительно так! Вы вдумайтесь-ка.
Старик задумчиво хлебал из тарелки. Его не интересовало, что это за «кризис жанра», но вот отсутствие печки удручало, хотя в квартире было тепло.
«И в избе иной раз тепло, а все равно на печку хочется».
Андрей с отцом разговаривали громко, а Витя, встретив взгляд деда, подмигнул ему.
По мнению внука Вити, он был ненастоящий дед. Пусть лет ему уже к семидесяти, но бороду он бреет и вообще держится очень браво. Только по лицу можно определить, что ему много лет: очень морщинистое лицо, и глаза подслеповато щурятся. А ходил старик прямо, старательно отмахивал локтями и голову держал высоко.
Он был на войне, но почти всю войну, по собственным словам, «провоевал черпаком у котла». Вите было немного стыдно за деда: подумаешь, полевой кухней командовал! Этим даже никому не похвастаешь. А дед очень гордился тем, что был поваром. Он даже любил рассказывать, как варил борщи и каши, как доставлял еду на передовую и как однажды угощал солдатской кашей самого маршала Жукова. «Объявляю тебе, гвардии рядовой Пожидаев, от лица командования благодарность, — сказал будто бы маршал. — С такой славной пищи солдат воюет храбро и весело, и он непобедим». Тут, может быть, немного привирал дед, но только тут, больше нигде.
— Дед, ну у тебя хоть винтовка была? — спросил как-то Витя.
— А как же! Была. Поварешка в руках, а винтовка всегда за спиной. Солдат — он везде солдат: у пушки или у котла. Вот так.
— А сколько ты фашистов убил?
— Э-э, шалопут! Тебе бы только стрелять, палить…
— Ну, признайся, сколько, дед? — приставал Витя.
— Да я почти и не стрелял. Пожалуй, только один раз. Это когда к нашему штабу немецкие парашютисты прорвались. Тут уж все оборонялись: и санитары, и штабная охрана, и даже повара.
— Ну, ты тогда винтовку в руки и — ага?..
— А как же! Винтовку в руки и — отстреливаться.
— Потом в атаку, да? В рукопашную?
— Ты уж думаешь, все атаки только с рукопашной.
— Может, и убил одного или двоих?
— Нет. Ни одного. Это я точно знаю. Потому что ихние десантники отступили и убитых у них не было. Убитые немцы потом были, когда эти парашютисты нарвались на наших автоматчиков. А возле штаба не было ни одного.
— Что ты отказываешься, дед! Говори, что стрелял! Говори, что в атаку ходил, немцев положил — сто. Можно, я ребят из нашего класса приведу? Ты им расскажешь про войну.
— Я вот сейчас сниму с тебя штаны, поросенок, положу на лавку и пойду в атаку с ремнем.
Дед не любил вспоминать про бомбежки и артиллерийские обстрелы и вообще про все, что касается чисто военной стороны во фронтовой жизни. Зато охотно рассказывал, как он кормил солдат, как они, голодные и измученные боями, встречали его кухню. Вспоминал также, как в немецком городе со смешным названием, которое старик каждый раз выговаривал по-разному, возле его полевой кухни выстраивалась длинная очередь немецких мальчишек и девчонок, а он раздавал кашу и разливал борщ и учил их произносить русские слова «спасибо», «здравствуй».
Трудно теперь установить, запомнила ли немецкая детвора уроки солдата Пожидаева из далекой русской деревни Выселки, но сам солдат Пожидаев некоторые их слова запомнил твердо, и теперь, спустя тридцать лет, иногда срывались с его языка «данке шон» или «гутен таг».
Нет, не всегда он «воевал черпаком». И в окружении был, и в окопах сидел, и ходил в разведку. За четыре года войны три раза был ранен и получил два боевых ордена — Отечественной войны и Славы.
— Дед, покажи, где тебя пуля навылет прошила, — иногда просил Витя.
— Отстань, сверчок.
— Дед, долго тебе завернуть рукав? Покажи.
Если при этих просьбах присутствовал еще кто-нибудь, Витя добавлял, хитро блестя глазами:
— А то попрошу показать рану от минного осколка!
Рана от минного осколка когда-то надолго лишила кашевара Пожидаева возможности сидеть. Внук Витя, зная о ней, коварно пользовался этим обстоятельством.
— Ей-богу, я сейчас сниму ремень и выстегаю тебя как раз по такому же месту, куда мне осколком тяпнуло. Будешь знать, как смеяться над дедом!
Несмотря на такое коварство с одной стороны и грозные увещевания с другой, дед с младшим внуком весело хохотали. Вообще они жили между собой очень дружно. Если бы отношения в семье можно было изобразить графически, то, наверное, расстояние между самым старшим ее членом и самым младшим оказалось бы самым коротким. Без внука Вити трудно было бы представить городскую жизнь старика. Во всяком случае, сам он себе ее не представлял.