Подтянувшись руками к спинке дивана, Никодий положил ногу на ногу и скрестил на груди руки, что говорило о том, что он закрыт перед собеседником и ждёт.
Спустя несколько секунд тишины, он заговорил.
– Дарья, что я могу сделать для тебя? Чем могу помочь? – тихо, почти неслышно, – ты же понимаешь, что принебрегать решением Совета Старейшин нельзя, даже мне. Суд... – Дарья прервала его речь криком, абсолютно не заботясь о том, что их услышат, как об этом переживал Император.
– Суд, суд, суд, суд, – медленно разворачиваясь и маша рукой, кричала девушка, – да что ты об этом знаешь!? Суд!? Старейшины! Лжеволчицы!
Её грудь вздымалась от задержанного при разговоре дыхания и переживаемых сейчас эмоций. Кажется, даже потряхивало, но она быстро взяла себя в руки и уже тише произнесла:
– Два с лишним года! Два года, Авенум, я нахожусь в её теле, в теле своей волчицы, и спешу напомнить, не по своей воле!
Дарья так посмотрела на Никодия, что даже мне стало жаль девушку. Столько боли, столько страданий и безысходности было в её глазах.
Снова отвернувшись, продолжила:
–Что ты испытываешь, мой дорогой, когда перерождаешься?
Кажется, Дарья знала, что ответит отец, но все же спросила.
Авенум растерялся. Боялся ещё больше усугубить и без того сложную ситуацию, поэтому просто повёл плечами и спустя какое-то время ответил:
– Это... приятно, порой я этого, правда, даже не замечаю, но это приятно, – отец рассказывал о своей сущности с воодушевлением, как о каком-либо своём достоинстве или героическом поступке. В этот момент я его прекрасно понимал.
С одной стороны ты остаёшься тем же, кем и был, обычным человеком с характером, чувствами и мыслями, но с другой стороны, в тебе проявляется новая сущность, волк – самое достойнейшее из существ: верный, смелый, сильный, быстрый, выносливый и прекрасный. Это не передать обычными словами, это можно только почувствовать, побывав «в его шкуре».
Об этом и хотел сказать Авенум, но предусмотрительно умолчал.
Дарья все это время стояла молча и не поворачивалась.
– А знаешь, что чувствую я, когда каждую ночь превращаюсь в лжеволчицу?
Отец вздохнул, предполагая:
– Начинается все с лёгкого озноба, переходящего в лихорадку, знаешь, такое неприятное чувство, когда тебе жарко-жарко, но все тело покрыто огромными мурашками, будто ты окоченел…
Девушка медленно обняла себя за плечи, будто стараясь согреться:
– Потом становится тяжело дышать, до хрипов, – продолжила его рассказ она. – Комната, в которой ты находишься, начинает уменьшаться и давить со всех сторон. Хочется скорее сбежать куда-нибудь в лес, где можно вдохнуть хоть каплю свежего воздуха, иначе вот-вот задохнешься. Появляется сухость во рту, да такая, что нельзя шевельнуть языком и вымолвить ни единого слова. Нестерпимый зуд и жжение на коже разрывают её в клочья. Кажется, если снять её заживо, и то не будет так больно. Каждый раз я царапаю её в попытке остановить боль, но её ничем не унять. А знаешь, почему!? – Дарья повернулась к Никодию, сидящему неподвижно с вытаращенными глазами, – потому что это необратимый процесс, так на теле появляется шерсть.
– Дарья!
– Нет, ты послушай! Послушай о том, на что ты меня обрек,– продолжила со слезами на глазах та,– дальше начинается самое интересное! Невероятная боль в суставах и на кончиках пальцев из-за деформации конечностей и вылезающих когтей. Будто все кости ломаются разом.
Через несколько секунд становится легче, появляется сила и мощь, уверенность в себе, но это галлюцинации.Это не реальность. Это самообман. Через месяц, два три или год начинаешь сходить с ума.
А знаешь, что самое страшное?! Не боль, нет... Не жар и не озноб! – прокашлявшись, снизила голос, – Самое страшное – просыпаться утром и бояться, что за твоей дверью стоит чья-нибудь мать или жена и проклинает тебя за убийство своего родного человека! – движением руки Дарья смахнула слезу и шмыгнула носом. – И длится все это «удовольствие» семь лет, семь, Авенум, будь ты проклят. И я уже не говорю о том позоре, что обрушился на меня и мою семью.
Говоря эти слова, Дарья все больше зажималась, сдавливая тонкую ткань своей кофточки пальцами.
– И всему есть одна причина – любовь к тебе.
Глава 34
– И всему есть одна причина – любовь к тебе.
Никодий растерялся. Я смотрел на отца и понимал, что ему горько и стыдно. Он не знал, как реагировать, куда деть свои глаза и руки. Но мне было совершенно не жаль этого сидящего на диване мужчину. Тот, кто всегда был для меня эталоном справедливости и чести, тот, кто твердил нам с братьями, что верность хорта – это основополагающая черта нашего рода, сейчас разговаривал со своей любовницей, ища выхода из сложившейся ситуации. Да, пусть моей матери уже нет в живых, но минуло так мало времени с её смерти, а он уже забыл её, предал.