Разделся, оставшись в шароварах, нательной рубахе и сапогах.
— Посиди пока, — приказал Мусе и приступил к «перепрошивке» тела хорунжего Петра Черехова, не привлекая лишнего внимания.
Оно было сильным и гибким, привыкшим к седлу, шашке и пике, ноги накачаны, и даже имелось подобие растяжки, руки сильные с развитыми кистями. Все бы ничего, но мышцы совершенно незнакомы с тонкостями современного мне рукопашного боя. За минувшие дни в этом теле я уже немного освоился, но все равно чувствовал, что мои мозги и мышцы с сухожилиями говорят на разных языках. Пора было это менять.
Начал с базовой разминки — вращения суставов, наклонов, поворотов. Чувствовал, как сопротивляются и тянутся непривычные мышцы. Затем перешел к более динамичным движениям — выпады, махи ногами и руками. Пытался вспомнить связки из армейского рукопашного боя, отрабатывая удары и блоки в воздухе. Лоу-кики, миддл-кики, хай-кики. Удары в корпус, в голову. Прямые, боковые, апперкоты. Блоки предплечьями, локтями. Резкие удары головой. Все это выглядело, наверное, странно — я двигался непривычно плавно для казака, низко приседал, резко выбрасывал конечности по неожиданным траекториям. Не было размашистых, силовых движений, к которым привыкли здесь, зато была скорость, точность и экономия сил. Муса только крякал или вскрикивал, когда ему казалось, что я сейчас упаду.
Падал, куда ж без этого. Тело порой сбоило, но все реже и реже. Подчинялось командам моего мозга, иногда откликаясь вспышкой боли.
Начал отрабатывать передвижения — «маятник», челночный бег. Шаги в стороны, назад, вперед. Представлял перед собой противника, уходил с линии атаки, контратаковал. В голову полезли воспоминания о спаррингах на полигоне, о запахе пота и резины татами в залах, о криках инструктора: «Ниже! Быстрее! Не застывай!» Казалось, я слышу их здесь, в этой бескрайней степи, где из звуков были только шорох ветра и далекое ржание лошадей.
Увлекся. Поставил в стойку Мусу со скаткой и стал по ней лупить. Перешел к работе на ближней дистанции — клинч, неожиданный удар коленом, удар с переворотом, имитация бросков, болевых приемов. Это было то, что меньше всего знали в этом времени. Татарин каждый раз громко гикал от удивления, от неожиданности. Ему привычно, когда дрались на кулаках, боролись «на поясах», рубились клинками. Борьба в партере, удушающие и болевые приемы были экзотикой, уделом разве что каких-то азиатских единоборств, о которых казаки слышали лишь смутные слухи. А ведь именно это было моим главным козырем. В современной мне армии учили не просто бить, но и выводить противника из строя максимально быстро и эффективно, не обязательно убивая. Вывихнуть сустав, лишить возможности дышать, заставить сдаться от боли — это был идеальный способ нейтрализовать противника, не проливая крови, что в условиях лагеря было куда предпочтительнее.
Я как раз отрабатывал выход на удушающий захват сзади, когда услышал громкое кряканье и смех.
— Ишь ты, какой! Собака в степи на задних лапах пляшет!
Я застыл в непривычной позе, выпрямился и обернулся. У края повозок стоял настоящий амбал. Гора мышц, облаченная в потертый чекмень, с широким, обветренным лицом и кустистыми бровями. Приземистый, с длинными руками и могучими плечами, он выглядел так, будто его вытесали из валуна. Таким хоть танк тарань. Он ухмылялся, видимо, сочтя мои упражнения за клоунаду.
Откуда он тут взялся? Неужели высмотрел из лагеря?
— Как к хорунжему обращаешься! — почему-то пустив петуха, выкрикнул Муса. — Петр Василич Черехов, мой командир!
— Черехов? Известная фамилия. Извиняюсь, господин офицер, что ты тут затеял? — басил амбал. Голос у него был низкий, словно бочка катится. — Или это ты так к Арал-Тенгизу готовиться думаешь? Степь, она кулачный бой уважает или борьбу богатыров, а не вот это все!
Он показал на мои ноги, которые я только что выбрасывал в ударах. Я усмехнулся и поманил его пальцем.
— Не связывайся с ним, командир! — жарко зашептал Муса. — это Кузьма Назаров. У нас под Черкасском принято на Масленицу сходится станицами на кулачный бой — часто и до смерти. Нам, татарам, особенно доставалось. Как-то раз позвали мы из Казани великого бойца Алабашку, чтобы в конце концов хоть раз победить. О нем вся Волга говорила с уважением. Но до тех пор, пока он с Кузьмой не встретился. Большой был бой, кровь лилась рекой. И Алабашка, и Кузьма повергли десятки противников, пока не встретились. Нет больше Алабашки, — вздохнул Тахтаров. — Голову ему Назаров проломил.