Кузьма задергался, пытаясь освободиться, но моя хватка была стальной. Боль пронзила его руку. Он понял.
— Сдаюсь! Сдаюсь, хорунжий! Пусти! — прохрипел он, задыхаясь.
— Ни чо себе! Глазам не верю! — стоящие вокруг казаки, непонятно когда здесь появившиеся, в том числе, из моего отряда, разразились удивленными и приветственными криками.
Кумир повержен. Да здравствует новый чемпион!
Я ослабил захват, но не полностью отпустил, держа его руку под контролем еще пару секунд. Потом освободил совсем и встал. Кузьма остался лежать на земле, тяжело дыша, потирая локоть и бедро. На его лице была смесь боли, шока и… уважения?
Муса, как и остальные случайные зрители, молчал, переваривая увиденное. Непобедимый амбал, казачий стенобоец из-под Черкасска, гроза Татарской станицы был повержен — его заставили сдаться какими-то странными, непонятными движениями, без единого прямого удара в лицо.
Я протянул ему руку.
— Вставай, брат.
Кузьма принял мою помощь, поднялся на ноги, все еще шатаясь. Посмотрел на меня, потом на свою руку, потом снова на меня.
— Лихо ты… Не видел такого отродясь. Что это за дьявольщина такая?
Я улыбнулся.
— Не дьявольщина. Это… особая борьба. Я ее сам придумал. Надоело огребать от таких, как ты.
— Сам, значит… — пробормотал он, словно пытаясь осознать. — Ну и дела… А я думал, все Череховы только шашкой махать умеют. Видать, ошибся. Крепко ошибся. Уважаю, Петро Василич. Серьезный ты боец. Не то что мы… Только и умеем, что стенкой друг на друга ходить да с коня рубить.
— И это тоже немало, Кузьма, — пожал я плечами. — Просто всякому делу свой подход нужен.
— Слушай, Петро Василич, — сказал Кузьма, все еще потирая ушибленную ногу. — А научишь? Не всему, конечно… Ну, хоть этому… — он показал на мое бедро. — Больно ты в ноги бьешь. И подсекаешь ловко.
— Почему бы и нет, — ответил я. В конце концов, мне предстоял долгий путь с этим войском. Свои люди, способные драться не только на шашках и пиках, но и в ближнем бою без оружия, лишними не будут. Да и учить кого-то — лучший способ самому закрепить материал. — Только потом не жалуйся, что ноги болят.
Кузьма широко улыбнулся.
— Ноги переживут! Главное — польза!
— Ты в каком полку служишь, детинушка?
Назаров помрачнел.
— Обозник я, фурлейт. Разве на такого дылду, как я, коня подберешь?
— А верблюд?
— Смеешься? Кто ж мне его даст…
— Вовсе нет. Мы идем туда, где без бактрианов никак. А пойдешь ко мне в отряд, пускай даже обозником? — неожиданно спросил я.
Назаров призадумался.
— Коли учить будешь своему ногодрыжеству, отчего ж не пойти?
— Тогда добро пожаловать в нашу кумпанию!
Кузьма вдруг покраснел, что выглядело пугающе.
— Слышь, Муса, земеля, ты только языком не трещи о том, что здесь случилось, хорошо? И вы тоже, — Назаров повернулся к казакам, грозно сдвинув брови. Те дружно кивнули.
— Кто? Я? Да не в жисть! — татарин говорил так, что можно было не сомневаться: часа не пройдет, как весь лагерь, весь первый корпус будет обсуждать итоги великой битвы!
— Ну, Муса… — вдруг жалобно протянул Кузьма.
Я засмеялся.
— Ученик! Запомни мое первое правило: поражение закаляет! Им нужно гордиться точно также, как победой.
Пунцовый великан серьезно кивнул головой:
— Я запомню, учитель!
Солнце уже полностью поднялось над степью, освещая лагерь. Утренний туман рассеивался. Близилось время завтрака и сборов. Моя разминка, перешедшая в неплановый спарринг, подошла к концу. И, кажется, я обзавелся не только денщиком, но и первым учеником в этом новом для меня мире.
(примерно так мог выглядеть укороченный штуцер урядника Козина)
Глава 5
Как интересно порою над нами шутит жизнь: стоило мне предложить великану Кузьме оседлать верблюда, и получил наглядную демонстрацию, как это выглядит в натуре. Хорошо хоть не с человеком-горой меж двух горбов, а всего лишь с «оглоблей» — посредине нашего табора стоял бактриан, на котором устроился коллежский секретарь Волков. Когда я вернулся на базу в сопровождении кучки новых почитателей, моим глазам предстала забавная картина: невозмутимый «корабль пустыни», меланхолично что-то жующий, а на нем столь же невозмутимая «ученая голова» в куцем паричке — не жующая, а глядевшая в сторону горизонта поверх голов зрителей с выражением полного пофигизма. Стоявшие рядом казаки о чем-то весело переговаривались, подначивали шпака, но он не реагировал, словно сфинкс, словно застывший в вечности памятник географическим исследованиям. Колумб степей и пустынь!