Бухарская сторона! Вот о чем они говорят! Они не знают! Они думают, что идут на Хиву и Бухару освобождать русских рабов, как им объявили! А на самом деле…
И я знаю, чем это закончится. Совсем скоро Павел I будет убит. Или может его уже ударили табакеркой. Дворцовый переворот. На престол взойдет Александр I. И первым же его указом, одним из первых, будет приказ остановить поход и вернуть казаков домой. Зачем нам портить отношения с англичанами? Которые к тому же и сильно поучаствовали в перевороте. Александр им будет еще долго благодарен.
Так, стоп! Почему отряд, в котором я оказался, забрался так далеко? Какая Калмыковская крепостица? Вроде, от Волги полки недалеко ушли, только первый эшелон Платова в степи нырнул… То есть получается, я сейчас в его авангарде, который ждет караван верблюдов из Оренбурга?
Доел кулеш, на автомате облизал ложку, сунул ее обратно в сапог. И тут меня подозвал к себе пожилой, седоусый казак, сидевший чуть поодаль, у другого, меньшего костра. На нем была форменная серо-рыжая шинель без погон, но с аксельбантом — выходит, старший начальник. Полковник? Его лицо, жесткое, обветренное, казалось знакомым, но я не мог вспомнить, где видел его раньше. Может быть на картинах в будущем?
— Хорунжий! Подойди-ка сюда!
Значит, это я. Петр Василич — хорунжий. Младший офицер. Ну, хоть не рядовой.
Я поднялся. Ноги слушались чуть лучше, но все еще были ватными.
Полковник прищурился, глядя на меня в отсвете костра.
— Ты чего, Петро Василич, прихворнул что ли? Бледный как полотно. Голова кружится?
— Никак нет, — голос прозвучал чужим, молодым, но вроде твердым. — Просто… прилег отдохнуть. Приснилась чепуха какая-то.
— Отдыхать еще успеешь, — отрезал он. — Посты ночью обойти надо. Пароль «Святой Николай угодник». Отзыв «Господи спаси». Казачки расслабились, ждут караван этот проклятый. А степь — она хитрая, да и лихие люди могут объявиться. Гляди в оба. Особо на южной и восточной стороне.
Он посмотрел на меня испытующе.
— Слушаюсь. Все будет исполнено.
— Вот и ладно, — кивнул полковник. — Ступай.
Я отошел. Вернулся к костру, где уже спали казаки, свернувшись калачиками под чекменями. Что делать? Я в ловушке. В чужом теле, в чужом времени, среди людей, которые идут на бессмысленную войну. И знаю, что ее не будет. Или будет? Если я что-то изменю? Если что-то скажу?
Нет. Сказать я не могу. Меня тут же сочтут сумасшедшим. А то и шпионом, в такое-то время. Да и как я объясню, откуда мне известно про переворот и смерть императора? Что же делать? Плыть по течению? Возвращаться со всем войском на Дон? А там что? Родственники, которые мигом раскусят. Дезертировать? Меня аж передернуло от одной этой мысли.
Нужно осмотреться. Понять, кто я здесь.
Осторожно, стараясь не разбудить никого, я сел у еле тлеющего костра. Достал седельные сумки. Мыло, опасная бритва, запасное белье, пистолет тульского завода. Порох, пули… Шашка обычная, в черных ножнах. Нашел я еще точилку и письмо уголком, написанные трудно читаемыми каракулями.
При свете угольков с трудом удалось разобрать почерк с завитушками и ятями. Писано было мужской рукой. Писарь станичный?
'Здравствуй, сынок мой, Петро! Шлем тебе нижайший поклон с матерью твоей Агриппиной Ильинишной и родительское благословение. Помогай тебе Всеблагой! Пишет тебе батя твой из станицы нашей, Качалинской. Дошла до нас весть, что поход тяжелый вам выпал, еле Волгу одолели. Держись, сынок! Снега стают, дальше легше у вас пойдет. Коня заводного береги, и все домашнее, что на нем.
Ты у меня казак видный, роду знатного. Не посрами честь нашу. Мать твоя, Агриппина, все молится за тебя, свечки ставит. Сестра Параша, как сговорено, замуж выйдет по весне за Тимофея Семенова, того, что из Нижне-Чирской, помнишь? Останемся одни одинешеньки. Слава Богу, все у нас спокойно. Ждем тебя с победой, сынок. Царску службу сполняй справно, старших офицеров слухай, как меня. Войсковой старшина Василь Черехов'.
Василь — отец, Агриппина — мать. Параша — сестра. Вот она, моя новая биография. Молодой хорунжий Петр Черехов, из Качалинской, сын Василия Петровича. Семья ждет. Он идет на войну, гордится, старается не посрамить честь. Но прославить фамилию не получится. Совсем скоро придется бултыхать по грязи обратно. Искать переправы на другой берег. Лед-то — сошел!
Я сжал письмо в руке. Чужая жизнь. Чужая семья. Чужое тело. А моя жизнь, моя семья, мои внуки… Там, в моем времени. Это все было? Или это сон там?