Через час, когда солнце уже почти село, после бешеной скачки с заводными лошадьми мы вышли на гребень невысокой, почти незаметной гряды в часе быстрой езды от аула коварных джеменеевцев. Сюда нас привел самый сообразительных из трех захваченных заложников. Самопроизвольно обгадившись, после того как увидел, что я вытворял с первым пленным, запел как канарейка. Его желание сотрудничать меня порадовало, его рассказы привели в замешательство. Было чему удивляться.
И непроходимой тупости кочевников, возомнивших себя корсарами степей и считавших себя в полной безопасности, ибо все киргизы их боялись. Причем настолько, что люди сбежавшего Джумальгедина наотрез отказались присоединиться к карательному рейду. Если честно, то не больно и хотелось.
И сверхнаглости джеменеевцев, исполнивших нападение как по нотам, и их наплевательскому отношению к своим соплеменникам, которых они, по сути, разменяли на Кузьму, получив неожиданный и приятный бонус в виде тяжелого мешка серебра.
И неожиданной новости, что они выполняли приказ из Хивы активно противодействовать приближающимся урусам. Правда, выполнили они его весьма своеобразно. Понять их логику я не брался. Видите ли, приглянулся им Назаров своими статями силача и борца, они рассчитывали получить за него большие деньги в Кунграде. Чем лишение отряда такого силача помешает походу на Хиву? Дети степей, одним словом.
Решение ко мне пришло внезапно, жестко и окончательно. Так, как приходили решения в мою бытность полковником, когда времени на долгие раздумья не было. Нельзя оставлять их здесь. Они — глаза и уши Хивы. Они могут донести о нашем появлении, о корпусе Платова, о всем войске, о его численности, о направлении движения. Они могут и будут нападать на наши обозы. Они — прямая угроза. И упустить возможность нейтрализовать их сейчас, когда они уязвимы, даже в мыслях не допуская нашу ответку, было бы непростительной глупостью.
— Они не ждут нападения, потому что их намного больше, — рубил я словом, как шашкой, на совещании из унтер-офицеров, на которое позвал и Рерберга. — Пять сотен бойцов, но вся их сила не в обороне, а в быстром нападении. У нас сотня. Мы хорошо вооружены. И мы знаем, где они.
— Атаковать? — спросил Богатыршин, и в его глазах загорелся огонек несогласия. — Но… господин хорунжий… Мы же разведка. Нам приказано путь трассировать, а не…
— А я считаю, что это и есть часть трассировки! — отрезал я. — Мы устраняем потенциальную угрозу на пути следования основных сил. Мы добываем ресурсы — у них есть лошади, овцы, верблюды. Возможно, что-то еще. И главное — мы показываем им, что русские казаки могут появиться там, где их не ждут! Что Хива не может использовать степь как свой задний двор!
— Но… приказ… Волков… — начал было Рерберг, все еще растерянный от внезапной смены планов.
— Мой приказ! — жестко сказал я. — Я здесь квартирмистер! Немедленно выступаем. Атакуем на рассвете. Полной сотней. Быстро. Жестко. Не оставлять живых, кроме тех, кто не взялся за оружие. Особое внимание на стадо. Захватить по максимуму. Богатыршин будет с коневодами, коих с заводных оставим, охранять Волкова и Есентимира. Повозку и верблюдов оставим под присмотром киргизов. Украдут, разбегутся — плевать. В ауле добра хватит. Да и Мамаш мне пообещал, что никто с места не тронется. Он среди киргизов в авторитете. Очень он проникся, пока помогал мне с допросом.
«Джумальгедин — не чингизид, а босяк с черной душой. Обещания его — пыль, а я потомок ханов и султанов, слово свое держу крепко», — так сказал мне Мамаш, и я не то чтобы ему поверил, но понадеялся.
Урядники переглянулись — дикие крики из-под повозки им о многом сказали. Прапорщик Рерберг, кажется, возбудился и рвался поучаствовать в первом своем боевом деле, хотя и остался ошарашенным. Это было не по уставу. Не по правилам. Разведка «докладывает», а не «атакует». Но все они видели мою решимость. Видели, что я не колеблюсь. И знали, что за мной Платов. А Платов, как известно, ценил инициативу и результат.
— Слушаюсь, господин квартирмистер! — первым ответил Козин, и по его лицу скользнула довольная ухмылка. Он, кажется, оценил авантюру.
— Слушаюсь! — подхватил Зачетов.
Богатырщиков, помедлив еще секунду, выдавил из себя:
— Так точно… господин квартирмистер…
Рерберг просто кивнул.
— Отлично. Урядникам — поднять людей. Тихо, без суеты. Снарядиться. Проверить оружие. Всем казакам поставить задачу и исполнять.
Я разошелся, чувствуя, как древняя, хищная энергия этого места, энергия, что веками обитала в степи, впитывается в меня, сливаясь с моей собственной. Нападение. Это то, что казаки делали веками. Внезапность, скорость, натиск. Это была их стихия. И моя, кажется, тоже.