Муса вернулся, неся с собой брезентовое складное ведро — одно из многих, что мы взяли для нужд квартирмистерской службы. Аккуратно, соблюдая осторожность, привязали к нему веревку и спустили в колодец. Удар о воду донесся снизу. Вытянули. Вода была мутной, привычно вонючей, в ней не плавало ничего подозрительного.
— Подведите коня, — приказал я. — Пусть он сначала попьет.
Крепкий казак подвел каурого коня к ведру. Жеребец, тяжело дыша, склонил голову, потянулся к воде. Секунда, другая… и он вдруг резко дернул головой, отпрянул от ведра, фыркнув с силой. Воротил морду, глаза округлились, ноздри раздулись. Попятился, словно увидел в воде что-то страшное.
— Ждать! — твердо сказал я, хотя жажда внутри буквально разрывала. Нужно было понять, что не так. Животное инстинктивно чувствует опасность.
— Петр, позвольте, — Волков наконец слез с верблюда и, держа в руках лорнет, подошел ко мне. Его лицо было озабоченным, но не из-за вражеских следов. — Согласно моим расчетам, основанным на изменении высоты солнца и магнитном склонении, мы находимся в точке с координатами…
Ученый потянул меня в сторону, к невысокому бархану, который скрыл нас от глаз казаков. В руке у Волкова был его кожаный тубус, в нем — наша самая подробная карта.
Мы поднялись на вершину, осматривая монотонный, бескрайний пейзаж. Волков аккуратно достал карту, развернул ее, приложил компас, сделал замеры. Его движения были точными, профессиональными. Он говорил тихо, указывая на тонкие линии, обозначения:
— Вот наше предполагаемое местоположение, согласно вчерашним расчетам… А вот, скорректированное сегодня… Расстояние до ближайшей точки на Урге… Возможности прохода…
Я слушал его вполуха, мой мозг работал над другой проблемой. Колодец. Что может быть в воде, что отпугнет животное, но не видно глазу? Яды? Некоторые яды не имеют запаха и вкуса, но животные их чуют. Или… что-то другое?
Вернулись к колодцу. Открывшаяся сцена заставила меня застыть. Двое казаков, молодого возраста, один из моего первоначального отряда, из 4-го Донского, второй из прибывшего пополнения, стояли на коленях у ведра, жадно лакая воду прямо из брезентового сосуда, помогая себе руками. Рядом стоял каурый, все так же воротящий морду от ведра, беспокойно переступая копытами.
— Что вы делаете, черт вас возьми⁈ — вырвалось у меня, несмотря на стремление к спокойствию. — Я же приказал ждать!
Казаки вздрогнули, подняли на меня мутные, покрасневшие от жажды глаза.
— Вашбродь… силы нет… Все рыба проклятущая, — просипел один.
— Думали, конь просто устал… — добавил второй, вытирая мокрые усы.
Злость обожгла меня, но я сдержался. Ругаться сейчас было бессмысленно. Нужно было действовать.
— Ведро! Подведите коня еще раз! — приказал я.
Подвели. Результат тот же — жеребец отпрыгнул, прядая ушами. А двое казаков, напившихся воды, уже заметно побледнели. Один из них вдруг резко согнулся пополам, издав странный звук. Его рвало. Другой задрожал, обхватил себя руками, будто ему стало холодно.
— Плохо… — пробормотал Муса, с тревогой глядя на товарищей.
— «Кошка»! — приказал я, обращаясь к одному из казаков. — Живо!
Казак принес увесистую приблуду с несколькими крючьями, привязанную к толстой веревке.
— Бросай в колодец! Цепляй, что там на дне!
Бросили. Первый раз — мимо. Пусто. Второй раз — почувствовался зацеп.
— Тяни! Все вместе!
Несколько казаков навалились на веревку. Шла туго. Что-то тяжелое, сопротивляющееся медленно поднималось из глубины. Мутная вода стекала с веревки и «кошки». Наконец, из жерла колодца показалось нечто. Коричневое, слизкое, спутавшееся в веревках.
Вытянули на поверхность. Запах ударил в ноздри. Сладковатый, гнилостный. На конце веревки висел… мертвый козел. Животное уже начало разлагаться, его мех слипся, глаза вытекли. Несчастное существо было явно брошено в колодец намеренно.
Меня передернуло. Колодец отравлен. Это была ловушка. Хивинцы или независимые туркмены.
Тем временем двое казаков, напившихся воды, уже лежали на земле. Их била дрожь, лица покрылись пятнами, их попеременно рвало. Они тяжело дышали, стонали.
— Я же говорил… ждать… — прошептал Богатыршин, его красное потное лицо стало жестким, пальцы стиснули нагайку, которую он мечтал пустить в ход.
Прошел час. Состояние заболевших только ухудшилось. Жажда, которую они пытались утолить, обернулась мучительной пыткой. Рисковать жизнями остальных, оставаясь здесь, было нельзя. И вести с собой двоих тяжелобольных, которые в любую минуту могли умереть, было слишком опасно и замедлило бы движение.