— Вода большой идет по небо! — закричал он мне на подъезде. — Палатка готовь, кошма готовь, вода собирать надо!
Его тут же все поняли. Полковники моментально развернули коней и, нахлёстывая их плетьми, помчались к своим полкам раздавать указания.
Поднялся ветер, песок хлестал в лицо, вдали прогремели раскаты грома, черные тучи неслись прямо на нас — такие желанные, такие вымоленные!
Ба-бах!
Прямо над головой раздался небесная канонада. Еще и еще! Но никто не втянул голову в плечи. Напротив, казаки начали раздеваться, задирая к черному небосклону не испуганные, а радостные лица.
Дождь! Ливень! Чистейшая пресная вода! Жизнь!
Порядка в колоннах давно уж не было, а тут и вовсе все пришло в смятение. Забегали казачки, засуетились — кто-то с побратимами, ухватившись за углы, растягивал пыльную попону, кто-то, сдернув шапку с головы, надеялся набрать хоть четверть ведра, чтобы напоить верного друга-коня. Иные, слабее духом, припадали к земле и пили из небольших лужиц. Лошади весело ржали, не обращая внимания на гром небесный — выпятив жаркие толстые губы ловили дождевые капли, наслаждались барабанящим по спинам тугим струям и радовались вместе со своими хозяевами, взбрыкивая ногами, как жеребята-стригунки.
Мне оставалось одно — стянуть с головы папаху, поднять глаза к грозовым небесам и прошептать молитву:
«Господи! Спасибо тебе за все, спасибо, что принял мой грех! Спасибо, что спас эти ни в чем неповинные души, кои я обрек на такие страдания!»
Гром!
Сверкнула молния!
Бог ответил!
Я, как казаки, как вся эта масса мужиков и юнцов, не оглядываясь на свои прожитые 67 лет, вдруг преисполнился щенячьего восторга — хотелось прыгать голым и простоволосым под проливным дождем, шлепать босыми упрелыми ногами по лужам, вопить, хохотать, закрутить над головой шашку…
Мы выживем! Мы минуем этот проклятый Усть-Юрт и это бедовое место, «откуда не возвращаются»! Мы спасем своих коней! Мы снова боеспособны и порвем всех, как Тузик грелку — только встань на нашем пути!…
К ночи резко похолодало. Казаки вспомнили про прихваченные из дома бурки и шинели.
Давным-давно великий и ужасный Чингисхан доказал всей Средней Азии, этим зажравшимся бухарцам, самаркандцам, хорезмийцам, что крепкие стены из спекшегося до крепости камня кирпича из сырой глины, какие они не были бы высокими, не спасут жителей городов. Они усвоили урок — настолько он был впечатляющ, жесток и разрушителен.
Стены остались, вернее, их жалкое подобие, если смотреть с точки зрения современной фортификационной науки. Они могли защитить от набега разбойничьей ватаги, от банд взбунтовавшегося бека.
Но!
Но те, кто заселили эти земли после нашествия, поняли одно: сабля и верный конь — вот лучшая защита! У нас есть аргамаки и хорасанская сталь — чего желать лучше? Технологии, коневодство и выверты природы плюс чуть-чуть политики и память о былом — вот, что определило развитие военного дела в Хиве и Бухаре. В первой — особенно! У неё не было пехоты, не считая убогих городских гарнизонов. Зато у нее была превосходная легкая кавалерия, причем, обученная действовать именно в этой пустынной суровой местности, да к тому же составленная из таких яростных племен, как йомуты, теке и човдуры. Из тех, кто, как казаки, жил походами и воинской доблестью. Правда, с небольшим отличием — смысловую пару «доблесть-добыча» туркмены переворачивали задом наперед, не замечая, как из славных воинов очень быстро превращались в главных разбойников пустыни и степи. А разбойник — это уже пол-воина. Или четверть воина. Это не войско, а толпа. Со всеми вытекающими. Однако они об этом еще не знали. Нуждались в хорошем уроке.
Да вот беда, мы — те, кто мог им преподать такой урок, — шли к ним навстречу вымотанными до предела. С заморёнными конями. С пустым брюхом и воспаленными глазами, истерзанными ветрами плато Усть-Юрт. Не бойцы?
Как бы не так! То не живительный дождь поднял воинский дух в полках — то близость жестокой схватки, жаркого воинского дела будоражили казацкую кровь! С раннего утра, когда не успевшие согреться после вчерашнего ливня станичники обнаружили равное по силам хивинское войско на подходе, в нашем лагере воцарилось приподнятое, боевое настроение. Застоялись казаки!
Дух духом, но мне, старому вояке, было понятно: прямое столкновение с туркменской конницей чревато большими потерями. Воодушевление — это великолепно, лучшего трудно пожелать, но и об объективных трудностях забывать не след. Именно поэтому я, как только голову включил после вчерашних плясок под дождем, направил свои стопы к ставке трех полковников.