Глава 13
Как я мог забыть старое правило, что инициатива имеет инициатора? Я! Тот, кто сам сто раз на этом прокалывался, и тот, кто тысячу раз подлавливал на этом своих подчиненных.
К доставленному мною письму полковники отнеслись крайне серьезно и тут же поручили мне его доставить в ставку Платова.
— Улем ученый нужен, чтобы его прочесть, а мы вряд ли сможем такого найти среди туркменов после учиненного погрома, — пояснил свое решение Астахов. — А бумага, небось, дюже важная, раз человек из-за нее жизнью пожертвовал.
— Туркменка показала на допросе, что он прискакал из столицы ханства, — честно признался я.
— Ну вот, сам видишь, все сходится. Вдруг там план военной кампании изложен или приказ какой? Так что бери-ка ты, Петя, свою сотню и отправляйся к Дюже, в Джан-Кала. Он у нас корпусной разведкой ведает, пусть разбирается. Тем более, что поиск твой закончен, нам теперь надо думать, не где воду найти, а как ловчее через нее переправиться.
С водной темой Емельян Никитич был прав на всех сто процентов. Проводники нас уже уведомили, что путь на Ходжейли шел через дельту Аму-Дарьи, через многочисленные рукотворные каналы и арыки, через которые переброшены мостики и которые, наверняка, разрушили за собой убегавшие туркмены. Теперь головной болью отряда авангарда станет поиск не колодцев, а бродов.
— Снова на плато тащиться, — вздохнул я.
— Западным берегом Айбугира поедешь, он проездной, как нам твой Есентемир сказал. Просится его отпустить, говорит, что работу свою выполнил. Как думаешь, отпускать?
— В Джан-Кала пусть решают, — грустно ответил я, вовсе не склонный отпускать проводника, ходившего в Индию.
— Ну чего ты, Петро, вздыхаешь? — участливо поинтересовался Иван Кузьмич Миронов. — А давай-ка, Емельян, мы его наградим. Имеем же такое право — особо отличившимся выделять большую долю из дувана.
Полковники переглянулись.
— Дело! Совет планщика в жилу пришелся, ни одного человека в бою не потеряли, — отозвался Степан Иловайский. — Хошь, Петро, саблю золотую? У нас их как грязи.
Я засмущался.
— Куда мне такую? Смех один. Золотым оружием награждают за храбрость, а что я сделал в бою? Один раз стрельнул?
— Чем же тебя наградить? — почесал в затылке Астахов.
Я припомнил, как мне не хватало сегодня в юрте удобного колющего оружия.
— Мне б кинжал навроде черкесского не помешал.
— Черкесского в добыче не припомню, — задумчиво молвил Иловайский, отвечавший, видимо, за сортировку дувана. — А вот булат точно был. Пойдем, покажу.
Мы вели беседу возле юрты, которую полковники приспособили под временный склад. Бросили прямо перед ее входом дорогой ковер на землю, на нем и совещались. Степан Дмитриевич поднялся и поманил меня за собой.
Гора холодного оружия, сваленная в шатре, поражала. Сквозь верхний открытый клапан внутрь проникал солнечный свет, и глаза аж слепило от золотого блеска.
— Так, где тут у нас?..
Подполковник уверенно пошуровал в стальной груде и вытащил необычное оружие — полуметровый немного изогнутый матово-серый клинок с великолепным узором и тремя узкими долами, цельнометаллическим эфесом и D-образной дужкой, способной играть роль кастета. Как и кавказской камой, им можно было и рубить, и колоть. Я в нем безошибочно определил индийский тальвар из вутца — по булатному узору, дисковому навершию и необычной форме изгиба клинка. Как он сюда попал? Строго говоря, тальвар — не кинжал, а сабля, меч, но его длина полностью соответствовала моим пожеланиям.
— Беру! — тут же отозвался с восторженным придыханием. — К нему бы еще ножичек подобрать.
— Ну ты жох! — одобрительно крякнул подполковник и спорить не стал.
Он ткнул пальцем в небольшой кинжальчик весьма агрессивного вида с изогнутым вверх клинком и прогибом в середине, а также с массивной литой рукоятью с кокетливой цепочкой вместо кастета. Не то чтобы тальвар образовывал с ним пару — скорее они были близки своей экзотичностью.
Полковники оценили мою довольную физию.
— Ну что, квартирмист, воспрял духом? Иди отдыхай, а поутру по коням и вперед, на север!