Вернувшийся из преследования «пестрохалатников» Козин, целый и невредимый, оказал Мусе первую помощь. И многим другим — вправлял сломанные кости и вывихнутые суставы, накладывал лубки, шил раны.
— Двое не жильцы, — сказал мне с холодной яростью в голосе, накладывая аккуратные стежки на мою руку.
Плохо терять побратимов!
Досталось не только нам. Когда мы потащились в обоз к своей драгоценной повозке, наблюдали печальную картину, проезжая вдоль корпусной колонны, растянувшейся на несколько верст. Казаки копали могилы, разложенных в ряд погибших отпевали батюшки, захваченные в поход — из разговоров я понял, что зимой с Дона гребли всех подчистую, включая священнослужителей. Слабым, но все же утешением были огромные кучи из тел убитых врагов — большей частью, в красных халатах. Туркмены, а не выпавшие на нашу долю киргиз-кайсаки. Бились яростно, до последнего. И проиграли! Путь на Хиву был открыт, теперь ее защищали только ее стены…
— Смотрите! — потрясенно воскликнул урядник Зачетов, прижимавший к груди забинтованную сломанную руку.
Мы посмотрели на то, что его так зацепило, и сами глухо заворчали. Откуда-то из полей донцы привезли обезглавленные тела в казачьей одежде.
— Хану своему головы повезли отчет держать, — злобно прошептал Гавриил и перекрестился здоровой рукой, отпустив поводья. — Пленных обезглавили, суки. Припомню я им эти зверства.
Я смотрел на обезображенные тела спокойнее, чем донцы, насмотрелся на проделки «бармалеев» в Сирии в свое время. Но хорошо понимал их чувства — обезглавленное тело выглядит настолько неправильно, что мороз по коже. Опять же есть и религиозный момент, надругательство над павшим. Людей требовалось приободрить.
— За нами, братцы, не заржавеет! Им деваться некуда, только в Хиву. Вот там и придет им амбец, это я вам обещаю!
Зачетов одобрительно кивнул, но, погрустнев, ответил:
— Эх, не судьба мне кинжалом хивинца пощекотать, не успеет рука зажить. С нашим атаманом мы быстро в Хиве окажемся.
Быстро? Может, быстро, а может нет — нам предстояли новые испытания, туркмены так просто не сдадутся. Если дехканина или купца не сильно заботила перемена власти, то для кочевников их привилегированное положение, привычка к разбою и хищничеству — вопрос дальнейшего выживания.
Странным городом оказался Ходжейли, священным. В нем проживали только потомки Магомета (или они сами себя к таковым причислили?), не платившие податей, имелась могила святого, вокруг которой громоздились ряды с гробами в несколько этажей, а хан не имел права посещать его с войском. Но главная необычность заключалась в ином: из него сбежали все жители, решившие, что мы им жестоко отомстим за случившееся нападение на дороге. Брошенные дома, многие с имуществом, которое тут же прибрали к рукам ушлые казаки, открытые лавки с съедобными дарами Востока и даже дом мельника, внутри которого нашелся верблюд с завязанными глазами — он вращал жернов, двигаясь по кругу, а когда мы к нему заглянули, жалобно заорал, сетуя на судьбу. В доме нашлось вдоволь мешков с мукой, мои донцы подсуетились и вскоре на запах свежего хлебы сбежалось не менее трех эскадронов. Пошла мена — мы им лепешки, они нам сухофрукты.
Дальше — больше, дух базара затуманил всем головы, все хотели избавиться от крупных вещей, кои казаки «насаламанили». За худого коня-работягу просили три пятиалтынных, ковер меняли на мешок табаку, который в изобилии произрастал на пригородных участках, а тяжелые туркменские сапоги из верблюжьей кожи шли не поштучно, а чуть ли не возами.
— Все равно прикажут бросить, — жаловались друг другу тороватые станичники.
И были недалеки от истины — Платов разрешил своему корпусу дневку, но не более, а утром снова в поход, на Мангит.
— Теперь, братцы, наступила наша страдная пора. Лишь успевай точить сабельки да дротики навастривать. Подотрем мы теперь сопли самозваному хану, — напутствовал атаман своих полковникам, но они возроптали.
— Надо казакам роздых дать. От самой Волги впереди всех.
Матвей Иванович спорить не стал, сам видел: люди на пределе, да и знатно их пощипали на подходе к Ходжейли. Скрипя зубами, согласился пропустить вперед себя корпус генерал-майора Бузина, а своим войскам подарил еще день отдыха.
Мы выбрали себе место для отдыха в тени столетних чинар, нависающих над главным ходжалинским каналом. Купались, кому раны позволяли, смывали с себя многомесячный слой грязи, стирали вещи, штопались, ухаживали за своими ранеными. Мимо нашего лагеря проезжали бузинцы, горевшие желанием скрестить сабли с туркменами да пошуровать в Мангите.