Эти узкие декоративные башни под маленькими кокетливыми синими куполами стали нашей палочкой-выручалочкой. С них можно было вести круговой обстрел, и, если мы продержимся до рассвета — обязаны продержаться! — то противнику мало не покажется.
С их помощью мы даже отбили самую опасную для нас атаку — с тыла. Так и не поняли в темноте, кто на нас напал — то ли охранники невольничьего базара, то ли солдаты гарнизона с туркменами-волонтерами. Они крались тихо, но ров-канал их задержал. Предусмотрительно оставленный мною резерв принял неравный бой — орали раненные верблюды, звенела сталь, хрипели и рвали глотки люди, кто-то тонул в канале, трещали выстрелы с обеих сторон. Я повел на выручку десяток снятых с баррикады бойцов. О стрельбе и не думали, все смешалось в общей свалке. Мы бросились в шашки, противник дрогнул и побежал, а через непродолжительное время на невольничьем базаре вспыхнула серьезная заварушка, взметнулось пламя — там явно разгорелся не предусмотренный моим планом бой. Наверное, восстали рабы, воодушевленные появлением урусов.
— Нет ничего более гадкого, чем городские бои, — вздохнул Кузьма, бунтуя мне кисть. В бою у мостика меня серьезно зацепило, и не меня одного. Мало, кто вышел из этой схватки без единой царапины.
Мы лежали, привалившись к тушам убитых верблюдов, даже в смерти продолжавших нас защищать. Из них устроили нечто вроде ретраншемента, прикрывавшего фланги предвратной обороны.
— Почему, Кузьма? Ты уже участвовал? — тихо спросил Муса, опасаясь, что я начну ругаться. Он заряжал нам ружья, энергично орудуя шомполом.
Я смолчал, хотя до этого просил внимательно прислушиваться, не крадутся ли снова враги. Парни выдохлись, им нужна передышка, пусть немного поболтают. А Муса вообще красавчик, как он с такой незажившей раной может воевать, было выше моего понимания.
Назаров понял, что я не против его рассказа, тяжело вздохнул и начал свое повествование, как только завязал узел на моей повязке:
— Я был тогда еще совсем зеленым казаком, первый мой поход. Семь лет назад это было. Мы шли образумить поляков, которые восстали и вырезали наш гарнизон в Варшаве. Прямо во время заутренней. Все наши были очень злы, хотели поквитаться. Ляшскую столицу с одного берега охраняло предместье Прага, превращенное в крепость. Мы взяли ее ночным штурмом, а дале…
Кузьма замолчал. Взялся за флягу, сделал крупный глоток.
— Что, что далее было? — потеребил его Муса, передавая мне заряженное ружье и принимаясь за свое.
— В нас стали стрелять из домов. И тут мы озверели. Никого не щадили — ни женщин, ни стариков, ни детей. Жители бежали к мосту, но он горел. Они кидались в воду и тонули. Солдаты кричали: «Пардону не давать!» Вот мы и не давали.
— Ничего себе! — присвистнул Муса. — Это как в Мангите. Там казаки кричали: «амана не давать!» Аман на местном — пощада.
— Хуже. Хуже, чем в Мангите. Он маленький город, а в Праге жили тысячи.
— И чем все закончилось, Кузьма? — заинтересовался я. — Как вас встретила Варшава?
— Цветами и оркестрами, — ответил Кузьма настолько неуверенно, будто сомневался в собственных словах.
— Кажется, снова идут, — встрепенулся Муса, подтягивая к себе ружье.
— Огонь! — закричал я и спустил курок, направив дуло в сторону моста.
Пошла пальба вразнобой. С противоположного берега нам отвечали. Мы тут же били на вспышки выстрелов — и так часто, что стволы раскалились, и их невозможно было держать в руках.
Минуты складывались в часы, мы держались. Я ждал появления полков Платова, но понимал, что их могло задержать все что угодно. Оставалось лишь молиться, что Мамаш до них добрался и сообщил: «ворота наши, поспешайте!»
Полки пришли в час волка.
Глава 16
Первые прибывшие полки с легкостью разогнали нападавших на нас хивинцев. С рассветом началось наступление внутри города — первым делом взяли под контроль стены вокруг Пахлаван-Дарваза, продвинулись в самый центр до пятничной Джума-мечети, заняли квартал вокруг мавзолея Пахлаван Махмуда и там застряли. На донцов бросились со всех сторон с ножами бурсаки из окрестных медресе, а из внутренней цитадели открыла огонь хивинская пушка. Казакам пришлось отступить. Вот тогда я и вспомнил слова Кузьмы о Праге и ужасах городских боев.
Внутри город представлял собой невообразимый лабиринт из глинобитных саклей с глухими фасадами, дувалов, караван-сараев, мечетей и медресе, тесно скученных по обеим сторонам узких кривых улиц. Через столицу проходил многоводный канал Палван-ата с многочисленными разветвлениями, много зелени… Плотная застройка, хуже места для городских боев не придумаешь.