Значит, Егор оказался прав. Сердца у всех, кто был в казарме, ухнули куда-то вниз. «На кол». Вся их служба, все их лишения, предательство православной веры, чтобы избежать рабства или голодной смерти в степи — и вот так? Как собак?
— Готовьтесь, — тихо, но отчетливо приказал Иван Григорьевич.
Он отошел от двери, оглядывая помещение. Единственная надежда — их маленький секрет.
Первые несколько дней заточения режим охраны был нестрогим. Удалось через персов-сардаров, падких на золото, договориться забрать из арсенала сабли, пистолеты и порох с пулями к ним. Тайник был устроен в одной из ниш в стене, за грудой старых кошм. Пистолеты — всего шесть штук — были разобраны, детали спрятаны в разных местах.
— Павел, быстро! — кивнул Иван Григорьевич.
Бывший яицкий казак и еще двое, посвященные в тайну, бросились к нише. Остальные — к двери.
— Не откроем! — крикнул Ступин. — Пусть хан, инак и прочие беги идут…!
Дальше яицкий казак выдал несколько матерных ругательств на чагатайском. Пути назад нет — оскорбления гордые текинцы не стерпят.
— Пожри овечьего говна! Ломайте! — последовал угрожающий яростный рык.
Раздались сильные удары. Топоры? Кувалды? Расколотая дверь уткнулась в баррикаду из мебели, изнутри несколько человек уперлись в нее плечами, стараясь удержать.
— Быстрее! Ради Бога, быстрее!
Иван Григорьевич подошел к стене рядом с дверным проемом, где узкое окно позволяло видеть небольшой участок коридора. Там мелькали фигуры — туркмены в больших бараньих шапках, полосатых халатах, с саблями, копьями и щитами. Персов-сардаров, к счастью, не было. Не хотелось убивать тех, с кем тянул лямку непростой службы во дворце.
— Готовы! — прохрипел Павел, подавая ему собранный пистолет. Тяжелый, кремневый, с потертой медной отделкой. В руке чувствовался спасительный вес. Еще пяток пистолетов были наготове.
— Заряжай! Заряжай, кто умеет!
Только восемь человек, кроме Павла и Ивана Григорьевича, владели этим искусством — главным оружием сардаров считалась сабля. Кто знает, почему остальных не учили? Аваз боялся выстрела в спину? Так или иначе, у них есть шесть пистолетов, а значит, они заберут шесть жизней текинцев, а потом придет черед холодного оружия. Все умели с ним обращаться, как должно телохранителю повелителя.
Баррикада снова сотряслась, держалась на последнем слове.
— Всем к двери! — скомандовал Иван Григорьевич. — Как только проломят — огонь! По тем, кто впереди!
Мебель рухнула, в проеме — несколько туркменских воинов, их худые вытянутые лица искажены злобой и нетерпением.
— Аллах акбар! Аллах акбар! — раздался дикий крик.
Шесть выстрелов слились в один оглушительный грохот в тесном помещении. Дым заполнил казарму. Крики превратились в предсмертные вопли. Тела рухнули, перекрывая вход.
— За мной! — Иван Григорьевич бросился вперед, в руке уже сабля. — Кто без клинка, хватай туркменский!
Это был их шанс. Они выскочили в коридор, ведущий в куринишхоны, большой двор, где хан устраивал приемы. Путь им преграждали уцелевшие текинцы, не ожидавшие столь яростного отпора. Несколько пистолетов успели перезарядить — Павел и Егор снова стреляли, почти в упор, выбивая копейщиков. Пошли в ход сабли. Это была рубка, резня. Сталь, зубы, кулаки — все пошло в ход. Отчаянная, безумная схватка в узком пространстве. Туркмены, привычные к конной сшибке, не выдержали, побежали, хотя их было больше. Навались они — завалили бы телами.
Пленники вырвались на широкий двор. В середине стояла большая юрта, в которой хан принимал послов кочующих соседей. За ней виднелся тронный зал под дугообразным сводом. Оттуда донеслись испуганные крики.
— К пороховому заводу! Налево! — крикнул Иван Григорьевич, отступая.
— Зачем⁈ — спросил на бегу Павел, но спорить не стал.
Загремели выстрелы с крепостных стен. Многие упали и не поднялись. Остальным удалось достичь дверей пороховой мастерской и погреба. Стоявшие на часах персы-сардары бросились врассыпную при виде окровавленных яростных лиц урусов-берсерков. Лишь двое схватились за сабли — их убивать не стали, просто отшвырнули в сторону.
Ворвались внутрь, занося на руках раненых. При виде урусов рабочие, перемалывавшие порох в мельнице, застыли.
— Вон отсюда! Все взорву! — как можно страшнее заорал Ступин.
Рабы бросились на выход.
Дверь захлопнулась. Павел привалился к створке, переводя дыхание.
— Зачем, Григорич? — снова повторил он свой вопрос.
— Рискнут на нас напасть, сами погибнем, но взорвем пол- цитадели, — решительно взмахнул разряженным пистолетом старший урус-сардар.